Бухарина А.М. в Крыму, отношения с Бухариным Н.И. 1930

Тем временем уже пора было возвращаться в Мухалатку. Н.И. проводил меня до ремонтных мастерских. Там мы узнали, что ремонт машин подходит к концу и шофер Егоров решил не мотаться взад- вперед, а заночевать в Гурзуфе. Я заволновалась из-за отца, но удалось связаться с ним по телефону и передать, что я приеду на следующий день.

Так, оставшись в Гурзуфе, благодаря весьма прозаическим обстоятельствам я пережила волнующий романтический крымский вечер, отраженный в стихах, сочиненных в том страшном подвале одиночной камеры в Новосибирске. Вот каким дыханием времени, предгрозовой политической атмосферой, не только южным теплом, были окутаны вспомнившиеся мне счастливые - да, несмотря ни на что, счастливые - гурзуфские встречи с Н.И. Неловко говорить о сокровенном: кто много говорит о нем, обычно им не дорожит. Но. погружаясь в прошлое, в воспоминания о далекой жизни, которую не каждому дано перенести, я убеждена, что бывают в ней и такие моменты (к сожалению, не всегда), когда что-то радостное уравновешивает или. скажем, облегчает мрачные ее стороны.

Для Н.И. источником радости в то время стала наша любовь. И на фоне переживаемых им тяжких дней она казалась еще светлей и прекрасней. На следующий день я получила в Мухалатке нагоняй от Серго Орджоникидзе за то, что оставила больного отца одного. После окончания съезда он приехал в Мухалатку вместе с Молотовым и Кагановичем. И случилось так, что через окно нашей комнаты, выходящее на общую длинную террасу, Орджоникидзе увидел, как Ларин , готовясь ко сну, пытался снять с себя верхнюю рубашку, Серго поспешил ему на помощь. От отца он узнал, что я у Н.И. в Гурзуфе. Серго, встретив меня, проявил свой восточный темперамент в полной мере.

- Ты окончательно потеряла совесть, - кричал он, - и не стыдно тебе оставлять больного отца! Бухарчик на съезде не был, а с девчонками развлекается!

Возможно, Орджоникидзе рассержен был больше подозрением, что Н.И. не болел и, как ему показалось, игнорируя съезд, весело проводил время в Крыму. Затем, сменив гнев на милость, он посадил меня на диван, сам сел рядом и стал подробно расспрашивать, как Н.И. себя чувствовал во время съезда. Я была смущена и растеряна, объяснила причину, по которой я задержалась в Гурзуфе. Рассказала, в каком состоянии мы с отцом заставали Н.И., когда навещали его. Рассказала о последнем эпизоде с плаванием.

- Если бы он в Турцию приплыл, - заметил Серго, - я бы тоже не удивился. Я не поняла, какой смысл вложил Орджоникидзе в свое замечание; быть может, шутя дал понять, что от того съезда можно было и в Турцию удрать? Не исключено, что Серго имел в виду отчаянный и безрассудный характер Н.И. и его физическую силу.

Если сидишь взаперти, наедине с собой, непременно блуждаешь по лабиринтам воспоминаний, если к тому же впереди - зияющая пропасть, а в свои двадцать четыре ты подводишь итог жизни и приходишь к выводу, что произошла катастрофа и ничто не поправимо, такое состояние - потребность в воспоминаниях - возрастает чрезмерно.

Ссылки: