Бартини в детстве

В детстве, в родительском доме, Роберто имел все, что только могла пожелать его душа, и вскоре привык к этим возможностям. Захотел получить заводную куклу в человеческий рост и музыкальную шкатулку - кукла и шкатулка были доставлены немедленно. Пожелал встретить Новый год - и на детском празднике в доме Бартини танцевал "весь Фиуме". Соскучился мальчик - и семейство ди Бартини вместе с тетей Еленой отправилось в путешествие - через прохладные хвойные альпийские перевалы, мимо виноградников и рисовых полей цветущей Италийской низменности. В конце второго дня прибыли в Венецию, город искусства, доблести, умельцев, предприимчивости, розового мрамора, гондол, карнавалов, цветов - и свинцовых камер подземных тюрем. Приезжих ждут не извозчики - лодочники. Пахнет плесенью ленивая вода каналов, с горбатых мостиков удят рыбу. Семейство поселяется в дорогой и все равно замызганной гостинице: такой ее содержат для колорита. Полы в ней каменные, электричества нет, по вечерам горят свечи в громоздких серебряных канделябрах, снизу, из ресторана, доносятся запахи жареной баранины, лука и чеснока, женские крики и хохот, и вдруг тишина; потом кто-то мастерски играет на гитаре, поет баркаролу. Скучать некогда. Роберто катают по Канале - Гранде, показывают дворцы, везут к собору святого Марка, на площадь, полную голубей, знакомят с Изой , дочерью танцовщицы Айседоры Дункан . Он присутствует при старой символической церемонии - обручении города с морем: мэр Венеции, в облачении дожа, бросает с лодки в море золотое кольцо.

Видит "чудо двадцатого века" - электробиоскоп. Фильм о капитане Немо. По просьбе Роберто вице - губернатор берет к себе на службу, увозит с собой чету нищих венецианцев и их единственное сокровище - то нежную, то скандальную замарашку Джемму .

Дома, в Фиуме, Роберто решает учиться фехтованию. Жилистый, небольшого роста, прыгучий, как мячик, популярный в городе тренер громко топает, наступая и отскакивая, командует: - Терца!.. Квинта!.. Кварта!.. Финта!.. Кварта!!! Ин гвардия! Аттенти! Брависсимо!.. Через двенадцать лет какой-то офицер в римском кафе оскорбил боевиков компартии. Бартини вызвал офицера на дуэль и отрубил ему ухо. Пригодились уроки. В отцовской библиотеке Роберто обнаружил и прочел толстую книгу - "Невидимый мир" - о жизни мельчайших организмов, после чего попросил купить ему микроскоп. Через два месяца прибыла посылка из Германии. Вскрыта многослойная упаковка, отперт продолговатый полированный ящик из красного дерева, с бронзовой ручкой и бронзовым ключом. В ящике - волшебный инструмент, золотистый и черный и почему - то пахнущий кедром. По многу часов почти каждый день Роберто и взявший над ним шефство домашний врач семейства Бартини доктор Бальтазаро проводили у микроскопа в наблюдениях и беседах. Нередко заходил к ним вице - губернатор. Интерес мальчика к невидимому миру переставал быть просто увлечением, занятия длились порой до глубокой ночи. Минуло полвека с лишним. В июле 1969 года, тоже как-то ночью, Роберт Людовигович, пошуршав в коридоре пленкой, укрывавшей стеллаж, принес мне оттуда старинную книгу со сломанным медным замочком, с вытесненной на кожаном переплете обезьяньей мордой и вынул из книги тетрадный листок - схему микроскопа, нарисованную нетвердой рукой. И пошло! Приученный уже к самым неожиданным поворотам мысли Бартини, я слушал его рассказы об окулярах, микротомах, апертурах и прочей оптике. Слушал внимательно, уверенный, что все это говорится не зря, а имело и, наверное, имеет для него смысл, пока от меня скрытый, как был скрыт от случайных визитеров смысл картин на отвлеченные темы на стенах его квартиры. "Доктор и "его милость" - подросток Роберто рассматривали сверкавшие в растворе, быстро растущие кристаллы соли. Меняли увеличение - четыреста пятьдесят, тысяча двести, две тысячи! - но очагов, начал кристаллизации не видели, а единственно убеждались в существовании неудержимого стремления чего-то хаотического к гармонии и красоте, поскольку кристалл красив [ 8 ] . Бесконечно малое где-то соединялось с большим - не это ли основа всякого существования?

Да, соглашался доктор, хотя сам же и подводил Роберто к этому вопросу. Но никто пока не знает, где они соединяются и как? И тем более никто не знает, где, как и что вызывает важнейшее в природе явление - переход "мертвого" вещества в "живое". Предполагается лишь, что давным - давно жизни на Земле не было, а потом она вдруг возникла, - возможно, в виде клочков белковой слизи в еще теплой грязи древних водоемов остывающей планеты. Эти комочки могли сначала состоять из сложных, но одинаковых молекул, а через миллионы лет родилась новая форма живого - клетка, тоже капля жизни, но уже сложенная из разных молекул, выполняющих разные физиологические функции. Разделив обязанности, клетки могли лучше помогать друг другу, сообща производили больше движений, успешнее боролись с враждебными внешними силами.

Понятно, что я здесь излагаю не последние взгляды биологов на происхождение жизни, а те, которые полвека назад формировали мировоззрение подрастающего Роберто. Доктор готовил препараты заблаговременно, чтобы скорее провести своего ученика по ступеням знаний. - Подойдите к окуляру, Роберто. Мы не можем увидеть наше прошлое, но, обратите внимание, историческое развитие многоклеточных повторяют их зародыши. Видите: плотный комок клеток - морула, пустой пузырек - бластула, двуслойный с отверстием впереди - гаструла. Ее далекого предка великий Геккель назвал гастреей [ 9 ] . Это - нечто восхитительное! Это - заключение первого Общественного Договора: впервые индивидуумы стали членами такой общины, И которой благополучие каждого из них полностью зависит от совместных действий всех во благо всем. Достаток каждого члена сообщества отныне охраняется всей колонией, жизнь его вне общины становится просто невозможной. Гастрея - община и в то же время личность, но личность неизмеримо более совершенная, чем отдельный член общины. Она больше, чем простая сумма, она - начало того этапа развития жизни на Земле, который продолжается и поныне. Впрочем, как простые результаты наблюдений, как бесспорные научные истины они излагались во всех гимназиях и училищах. Без выводов, тем более общественных. Выводы каждый мог делать в меру своего разумения. Для большинства учеников все это оставалось обычной нудноватой школьной дисциплиной, которую сдать бы поуспешнее и скорее забыть. Кому она нужна, кроме, конечно, тех, кто собирался стать биологом? Родители не спешили знакомить Роберто с грубой прозой жизни, однако не скрывали от него, что в мире нет полной гармонии, что по - разному живут люди. Отец никогда не подавлял сына своим авторитетом. Даже когда Роберто - гимназист под влиянием товарищей стал покуривать и гувернантка в ужасе доложила об этом господину барону, тот подарил сыну коробку папирос и пробковый мундштук. И Роберто бросил курение - говорят же, что только запретный плод сладок.

Роберто превосходно успевал в гимназии. Пожалуй, слишком успевал, с точки зрения родителей и преподавателей: чересчур быстро и доверчиво - прямо так, как видел и слышал, - усваивал знания, не сверяя их с собственным опытом. Да и мало еще было опыта у Роберто, зато памятью природа наделила его, как теперь бы сказали, "фотографической": он запоминал все и навсегда. Рассудительный, умевший спокойно взвесить любые обстоятельства, Лодовико ди Бартини, разумеется, поощрял стремление сына к знаниям: они что-то постепенно меняют в сложившемся, далеко не идеальном порядке вещей.

Но кроме простой суммы сведений и научных идей, многие из которых весьма увлекательны, считал барон, истинно просвещенному человеку нужно чуть-чуть скепсиса. Не все в жизни целиком согласуется с самыми мудрыми сочинениями. Что Роберто эту "несогласованность" совершенно не чувствует - его близкие поняли слишком поздно, когда уже мало что могли в нем изменить. Характер сформировался. Им оставалось только помогать мальчику, потом юноше в каждом отдельном случае, кое в чем осторожно его подправлять, оберегать, прислушиваясь к велениям своих любящих сердец. Да, некоторые странности в его поведении, в том, как он воспринимает окружающее, можно было заметить еще задолго до гимназии. Например, он ничего не боялся: в пять лет темным осенним вечером ушел один в заброшенный парк князей Скарпа, чтобы увидеть фею, жившую, по преданию, в боковой башне пустующего замка. К этой башне, сложенной из небольших валунов, - чуть подует ветер - загудит внутри на разные голоса, - добрые люди и днем решались приближаться только компаниями. В парке Роберто заблудился, заснул под папоротником. Искали его с факелами, прочесывали заросли и нашли под утро спящего, простуженного, в жару. Нашла черная Алиса. Вице - губернатор подал знак: тише! Уберите собаку. Думал, что сын в обмороке, напуган. Роберто осторожно перенесли домой на руках, около двух недель он потом пролежал с высокой температурой. Объяснить бы ему после этого, что просвещенный человек может восхищаться народными легендами, но не должен всерьез принимать фей, колдунов, гномов, привидения, все эти остатки древних суеверий. Нет, не объяснили, как следовало бы, - не решились мешать "свободному развитию свободного гражданина", подавлять его волю. Только мама Паола, чтобы он сам увидел разницу между настоящей, научной фантастикой и глупыми выдумками, стала, пока он болел, вслух читать ему "Двадцать тысяч лье под водой" Жюля Верна. Книга была в библиотеке на немецком языке. И опять явный симптом отклонения от нормы: следя за строчками, Роберто за три недели выучился читать по - немецки. (А всего, между прочим, Бартини знал впоследствии семь языков и еще на двух читал, но не говорил). Футболом, плаванием, фехтованием Роберто тоже занимался с таким рвением, так ликовал, побеждая на детских соревнованиях, а потом и на взрослых, что и это в конце концов встревожило отца. Быть первым в спорте похвально, но не собирается же мальчик, следуя новейшим веяниям, превратить спорт в свою профессию?.. Одно время большие надежды барон Лодовико возлагал на своего друга Бальтазаро. Увлекшись под влиянием доктора естествознанием, началами философии и историей, Роберто принялся сочинять историю рода Бартини, но начал ее - с зарождения жизни на Земле. Путаясь, мучаясь, разложив на полу десятки раскрытых книг, исписал кипу листов: рассуждал о происхождении и назначении жизни, о - воплощении, переплетении и взаимопроникновении вещей. И это в тринадцать лет! Зерно и колос, писал он, - одно, поскольку колос вырос из зерна, а зерно - из колоса; мальчик, мужчина и старик - тоже одно! Где оно скрыто, их единое? В первое время барон приветствовал это сочинительство, считая его безобидным упражнением ума под контролем доктора, потом всполошился: у Роберто слишком разыгралось воображение, это могло пойти в ущерб учению. Попутно с подобного рода блужданиями, временными, как надеялись родители, попутно с успехами в полезных науках, особенно в математике, физике и языках, Роберто овладевал и такими умениями, смысл которых был вовсе уж непонятен его близким и учителям. Мог быстро нарисовать одновременно правой и левой рукой две половины какой - нибудь симметричной фигуры, и если потом эти половины совместить, они оказывались точными, зеркальными отражениями одна другой, образовывали целую фигуру. Лекции в гимназии записывал и как все ученики, нормально: слева направо, - а мог записывать левой рукой справа налево, зеркально, подражая Леонардо да Винчи. И уверял, что все люди так могут: ведь все мы легко делаем симметричные синхронные движения руками! "Странности" Роберто не исчезали со временем, а лишь усугублялись.

Вернемся, однако, к детству Бартини, поскольку там - истоки его характера. И внешне, и по сути своей Роберт Людовигович сильно отличался от того итальянца, стереотип которого навеяли нам литература и кино, - смуглого, подвижного, чувствительного, бурно жестикулирующего. Сказались на характере Бартини - как не сказаться!- полвека, прожитые в СССР, в окружении людей иного склада, иной морали. Еще справедливее, что он был "Self - made man" - человек, сделавший самого себя. Про Гагарина, когда он побывал в космосе, кто - то из литераторов написал: "Смотрю в его глаза и стараюсь разглядеть в них отблеск никем до него невиденного".

Бартини не бывал ни в космосе, ни в землях неведомых, в глазах его (тоже, кстати, не "итальянских" - серо - голубых) светились только ум и многоопытность, доступные не ему одному. Опыт, который Бартини извлекал порой из самых обыденных вещей, мимо которых другие проходили, ничего не заметив. Доктор Бальтазаро говорил Роберто, что, по теории великого Дарвина и по тому, как ее интерпретирует Эрнст Геккель , человечество очень еще молодо, находится в самом начале лежащего перед ним долгого пути. Если образно принять пять тысяч лет за один шаг, то сделали мы всего двадцать шагов - со времен, скажем, первого короля, - а предстоит нам сделать еще пятьсот тысяч. Какими они будут, эти пятьсот тысяч шагов? "Все течет, все движется, изменяется, но когда поэты сравнивают течение жизни с рекой, это не вполне верно. Реки обычно текут торопливо в верховье, а ближе к устью, разливаясь, становятся спокойнее, медлительнее. В жизни Вселенной - наоборот. В геологии, в биологии, в истории, наконец, каждая последующая эпоха короче предыдущей. Мезозой был короче палеозоя, млекопитающие развились быстрее, чем пресмыкающиеся. Матриархат, по мнению исследователей, занял несколько десятков тысячелетий, патриархат - около десяти тысячелетий, рабовладение - две тысячи лет, феодальный строй - тысячу. Все движется, да, но движется с ускорением. Само всемирное тяготение есть, разумеется, всемирное ускорение; им держатся и небесные тела в бесконечном пространстве. Каким же будет человек через пятьсот тысяч - шагов? Куда мы идем и куда можем прийти, спросил Роберто доктора. Одни ученые считают, что в грядущих миллионолетиях человек неминуемо изменится, в чем - то усовершенствуется, а что - то, возможно, потеряет. Иным будет его облик. Предсказывают и мрачное: что, мол, люди, избавленные машинами от физического труда, станут хилыми, безвольными и тупыми, потому что и "думать" за человека станут машины. По другим соображениям, не менее, а, пожалуй, более основательным, внешне человек больше не изменится, свой облик он сохранит с помощью спорта и тех же машин и приборов, - но станет умнее, разовьет заложенные в нем природой и пока не используемые огромные способности к самоусовершенствованию"

Тренер Карло учил молодежь в клубе "Квернеро" не только плаванию, но и общему владению телом и "духом". Рассказывал об индийских йогах - как они развивают свою волю. Если в человеке огромны нравственные запасы, велика и могуча сила его воли, то их надо разведать, освободить, уметь пользоваться ими. Однажды Карло устроил своим питомцам воскресную прогулку в горы. Мальчики захватили с собой еду, спортивные принадлежности, в том числе самую любимую - футбольный мяч. Добрались до намеченного места. Карло стал накачивать мяч, и вдруг - бах! - камера лопнула. И никто, оказывается, не позаботился заранее ни о запасной камере, ни о резиновом клее. Карло всмотрелся в лица мальчишек. Кислые у них лица. Поднял смятый мяч, брезгливо протянул его Роберто:

- Имею честь представить: ваша властительница. Вы - жалкие рабы этой жалкой тряпки! Афиши на тумбах обещали захватывающее зрелище, впервые в городе: ВЫДАЮЩИЙСЯ РУССКИЙ ЛЕТЧИК СЛАВОРОССОВ НА ЗНАМЕНИТОМ АЭРОПЛАНЕ "БЛЕРИО- XI" СОВЕРШИТ СВОБОДНЫЕ ПОЛЕТЫ НАД МОРЕМ И НАД ГОРАМИ!

В теплый и безветренный майский день тысячи жителей Фиуме и курортников собрались за городом на большой площадке, которая заканчивалась крутым обрывом к морю. Носом к обрыву стоял белый "Блерио - XI". Красивая это была машина, "летучая" даже с нашей теперешней точки зрения. Легкий моноплан с очень небольшим числом подкосов, растяжек и прочих выпирающих частей. Летчик надел черную кожаную куртку, пробковый шлем, поднялся в кабину, помахал оттуда публике рукой. Два его помощника держали аэроплан за концы крыльев, два других принялись по очереди раскручивать винт: рывком повернут лопасть - и отскочат, словно от опасного зверя. Мотор заработал, пустил длинную струю синего дыма. Аэроплан, покачиваясь на кочках, побежал через поляну прямо к обрыву. В толпе кто-то закричал от страха, но "Блерио" уже повис над морем и стал удаляться, набирая высоту. Вернулся, сделал круг над зрителями и по огромной дуге, забираясь все выше, опять ушел к горизонту. Снова вернулся, стал снижаться, сел. Вице-губернатор, Роберто и его друзья, Бруно и Ненко, познакомились со Славороссовым .

Он показал им, как устроен аэроплан. Все в машине было продумано, целесообразно,- значит, кто-то все это сумел предусмотреть, сделать! Роберто на занятиях перестал слушать учителей. На уроках рисовал в тетради машины - летающие и другие, - придумывал их. Придумал "дальнопишущую" машину. Это обычная пишущая машинка, но под каждой ее клавишей установлен электромагнит с контактом и батарейка. Печатаешь - и сигналы по проводам идут к таким же клавишам на другой машинке.

Придумал и дома вычертил приливную или волновую электростанцию: в море качаются на волнах огромные поплавки, целые баржи, связанные коромыслами с берегом. Энергия качаний передается поршневым насосам, которые поднимают воду в хранилище высоко над морем. Оттуда она подается на гидротурбины с динамомашинами. Это мысли уже не чьи - то, а его, Роберто Бартини. Роберто вычерчивает карту Европы:

- Папа, а каким цветом наносить границы?

- Границы?.. Они, мой мальчик, цвета не имеют. Реки, моря, озера - синие, только разных оттенков, равнины зеленые, пустыни желтые, а границ между государствами природа не предусмотрела. И это - мысли императорского сановника! Но Роберто знает, что отец не любит свою работу, скептически относится к своей ученой степени доктора юридических наук. А любит - химию. Почему же он пошел служить? Почему не стал химиком? Многое в жизни делается вопреки нашей воле, думает Роберто. Все в мире меняется, все движется, развивается. А весь мир? Меняется ли он в целом, в сущности своей, движется ли куда - нибудь? Было ли у него начало, будет ли конец? Старый, всем знакомый вопрос. А вот ответ пришел мальчишке в голову любопытный! Известны четыре ответа: было начало и будет конец; не было начала и не будет конца; было начало, но не будет конца; не было начала, но будет конец. Роберто, гимназист, предположил еще одну возможность - что мир одновременно и конечен и бесконечен. Как кольцо или шар и конечны в пространстве, и в то же время не имеют конца. 1915 год, последний класс. Война . Выпускники гимназии, как и ожидали их наставники, - патриоты, все собираются добровольцами на фронт, готовы рыцарски, до последней капли крови биться за свободу, потому что только о ней и хлопочет император Франц-Иосиф! Так настроены были, считалось, все гимназисты. Но одни об этом кричали с искренним восторгом, другие же помалкивали. На последний экзамен не явился ученик, скромный юноша - из тех, кто молча записался в армию. Из дома ушел, а в школу не пришел. Через месяц пришло извещение: пал смертью героя.

Ссылки: