Бардин И.П.: детство в Саратове, голод, холера

Куда более опасными были массовые драки, происходившие обычно зимой. Бои велись на дне оврага - одна улица с другой. Вначале задирали друг друга мальчишки, а затем вмешивались взрослые - стенка на стенку. Участники драки вкладывали в перчатки и рукавицы кастеты, гайки, болты. Многих выносили с поля боя замертво. Особенно жестокими были бои в рождественские святки и на масленой неделе. Дерущихся неизменно разгоняла конная полиция, но драки ежегодно повторялись по нескольку раз. Бардины решили перебраться из деревни в город. Ближайшим был Саратов . Туда и уехал Павел Дмитриевич, оставив Ваню у деда, Михаила Егоровича. Затем его забрала к себе в Колокольцевку тетка. Тут он прожил только год. Столкновения Александры Михайловны с местным священником и волостным старшиной привели к тому, что ей пришлось уехать в другую школу. Ваню отправили в Саратов к родителям. Саратов в то время был вторым по величине после Нижнего Новгорода волжским городом. Город лежал на правом высоком берегу Волги, отличавшемся оползнями и оврагами. Площадь между оврагами была застроена довольно высокими по тому времени каменными и кирпичными домами и представляла собой центр города. По мере удаления от центра все признаки организованного хозяйства исчезали. Часть улиц, на которых жила беднота, располагалась на склонах оврагов. Здесь лепились одна к другой убогие хибарки. Кормилицей города была Волга . Поэтому все главные улицы кончались на Волге так называемыми взвозами, то есть наклонной дорогой, по которой лошадьми вывозили с пристани грузы. То и дело на великой реке гудели, свистели пароходы. Городские мальчишки безошибочно определяли на слух, какой идет пароход. На левом берегу Волги находилась Покровская слобода, заселенная украинцами, которые перевозили переселенцев в Самарскую и Астраханскую губернии. На правом берегу было множество лодок, сдаваемых в аренду для катания и рыбной ловли. Лучшим удовольствием жителей было катание по воскресеньям на лодках. Водку пили целыми семьями - это считалось признаком достатка. Как и всякий деревянный городок, Саратов часто горел. Пожарная служба была сосредоточена в четырех частях города. День и ночь на башнях пожарных частей дежурили пожарные. Здесь же во время сильных морозов вывешивались красные флаги, означавшие, что школы закрыты. Первые впечатления мальчика от старого Саратова были связаны с теми местами, где ютилась семья Бардиных. Это были городские трущобы. Отец сначала работал грузчиком на пароходной пристани, а затем снова занялся своим портновским ремеслом. Жили плохо. Деревенский портной, отец не умел шить модных вещей и зарабатывал мало. Единственно, что по-настоящему хорошо шил Павел Дмитриевич, это бекеши, но мода на них уже проходила. От тех лет у отца Ивана Павловича осталось только одно приятное воспоминание: он сшил бекешу всемирно известному борцу Ивану Поддубному . А Ване ярко запомнился в Саратове знаменитый Глебучев овраг. Они жили тогда на горе, где находился колокольный завод. Колокола отливали в печах наверху, откуда их спускали на пароход или баржу по сходням. В доме, где жили Бардины, под ними находилась мастерская, изготовлявшая валенки. Это сильно отравляло и без того нерадостную жизнь. Валяние шерсти требовало высокой температуры и пара. Зимой в квартире было трудно дышать. Летом становилось легче, производство валенок прекращалось, и можно было открывать окна. Но, пожалуй, самое ужасное место, по словам Бардина, было на берегу оврага; его называли Ограда. На маленькой площадке с прижавшимися друг к другу домишками жили люди неизвестно как и на какие средства. Говорили, что они занимаются воровством и грабежами. Нищенская жизнь в Саратове еще больше озлобляла родителей Ивана Павловича. Неумение воспитывать детей проявлялось во всем. И, как и прежде, больше всех страдал нелюбимый сын. К счастью, дедушка Михаил Егорович к этому времени тоже перебрался вместе с бабушкой в Саратов и нанялся садовником в духовную семинарию . Половину своей жизни мальчик проводил у них в доме. "По воскресным дням,- вспоминал Иван Павлович,- дедушка Михаил Егорович надевал старый темно-серый казинетовый, как тогда называли бумажное сукно, сюртук, намасливал голову деревянным маслом, бабушка отмывала на мне грязь, и мы все вместе отправлялись в семинарскую церковь, где я выстаивал длинные службы. Кроме Михаила Егоровича, в Саратове у меня оказался еще и двоюродный дедушка - Василий Михайлович Бардин . У него была маленькая лавочка на Верхнем базаре, где он торговал дешевым платьем: поддевками, сюртуками, брюками, жилетами. Жил он хорошо, в квартире из трех комнат. Семья состояла из молодой жены - Прасковьи Яковлевны и тещи - Пелагеи Яковлевны, вдовы унтер-офицера, погибшего на Кавказе в боях с горцами. Бабушка, или "бабенька", как она велела себя называть, знала наизусть евангелие, псалтырь, все молитвы. Тем не менее я должен был читать ей священное писание, проводя за этим долгие часы. Попутно она учила меня закону божию, объясняла, что такое грех, какова будет расплата за него на том свете. Дедушка Василий Михайлович, в противоположность бабеньке, был веселый и остроумный человек. Большую часть своей жизни он проводил на базаре, который давал ему для острот и шуток обильный материал. Своими наблюдениями и впечатлениями он громко делился в чайной, в перерывах между делом. Остроумие и чувство юмора не покидали его и дома, несмотря на то, что весь жизненный уклад определялся религиозностью бабеньки. Василий Михайлович давал театру напрокат из своей лавочки поддевки, сюртуки, костюмы, за что, кроме платы, получал контрамарки. Здесь я впервые увидел оперу "Русалка". Безумный восторг вызвали во мне декорации, в особенности подводного царства. Я на всю жизнь запомнил отдельные сцены оперы. Бабенька мне сделала очень строгое внушение за посещение театра. - Молиться надо, а не представления смотреть,- сердито ворчала она". А дома, у отца, дела принимали все более печальный оборот. Ко всему прочему Павел Дмитриевич страдал от астмы и малярии. Настал день, когда он решил оставить портновский промысел и стал работать городским фонарщиком. На его обязанности лежало летом освещать городской сад "Липки", а зимой - улицу Панкратьевскую; В этой работе ему стал помогать Ваня. "Я помогал отцу в тушении фонарей. Помню, с каким страхом я проделывал это поздно вечером в городском саду "Липки". Следуя за ночным сторожем, звонившим в колокол, что для посетителей означало, что сад закрыт, я тушил фонари. Мне всегда при этом казалось, что из-за кустов и деревьев, постепенно погружавшихся в темноту, кто-то выскочит, рисовались всякие страхи". Каждый год с наступлением тепла Павел Дмитриевич как-то оживал, ждал, не наступят ли перемены к лучшему. Но жизнь приносила лишь новые тяготы. В этот период Бардины перенесли еще одно испытание: страшный голодный 1891 год и последовавшую за ним холеру . Саратов тех лет "славился" огромной запыленностью и плохим водоснабжением. Эпидемии дизентерии, брюшного тифа и холеры ежегодно уносили многие сотни жизней. Холера, пришедшая сюда после голодной зимы 1891 года, косила людей особенно безжалостно. В памяти у Вани Бардина сохранились сцены, когда забитые, невежественные жители порода, беднейшая часть его населения, бросились громить холерные бараки , полагая, что именно они являются рассадниками страшной заразы. "Большинство населения улиц,- вспоминает он,- на которых жила основная масса приволжской голытьбы - галахов, считало вполне определенно, что холера - это дело рук "очкастых" людей, носивших очки и белые воротники, одним словом, студентов, докторов и жидов, которые посыпают повсюду какую-то белую муку (хлорную известь) и тем самым разносят заразу. И вот однажды стало известно, что громят городскую больницу, разбили холерные бараки и выпустили всех больных. Когда я по оврагу прибежал к больнице, то увидел настоящее побоище. Ничего не противостояло здесь натиску озверевшей толпы. Люди кричали, вопили, били оконные стекла, ломали инвентарь больницы, рвали подушки. Изгнанные из больницы люди, если могли, уходили куда глаза глядят, другие корчились в мучительных судорогах" Вызванная из лагерей рота солдат навела порядок сначала холостыми залпами, а затем боевыми патронами, несколько человек пострадало. Затем появилась казачья сотня с нагайками. Но этим дело не кончилось. Более серьезная битва разгорелась в центре города, на Немецкой улице и Соборной площади. Здесь громили и поджигали аптеки, магазины, склады". Холера 1892 года унесла в городе и его окрестностях множество жизней. Почти вымерли кварталы, населенные беднотой. Из детей Бардиных остался в живых один Ваня.

Ссылки: