|
|||
|
Борис Бажанов: эволюция власти, новый устав партии
В апреле-мае 1922 года я отдал себе отчет в том, как происходит эволюция власти. Было очевидно, что власть все больше сосредоточивается в руках партии, и чем дальше, тем больше в аппарате партии. Между тем мне бросилось в глаза одно важное обстоятельство. Организационные формы работы партии и ее аппарата, которые определяли эффективность работы, были сформулированы в виде ее устава. Но устав партии в основном имел тот вид, в каком он был принят в 1903 году. Он был немного изменен на VI съезде партии летом 1917 года. VIII партийная конференция 1919 года внесла тоже некоторые робкие изменения, но в общем устав, годный для подполья дореволюционного времени, совершенно не подходил для партии, находящейся у власти, и чрезвычайно стеснял ее работу, не давая ясных и точных нужных форм. Я взялся за работу и составил проект нового устава партии. Переделал я его очень сильно. Проверив все, я напечатал на машинке два параллельных текста: налево - старый, направо - новый, подчеркнув все измененные места старого и новые места моего текста. С этим документом я явился к Кагановичу . Его секретарь Балашов заявил мне, что товарищ Каганович очень занят и никого не принимает. Я настаивал: - А ты все-таки доложи. Скажи, что я по очень важному делу. - Ну, какое у тебя может быть важное дело,- урезонивал меня Балашов. - А ты все-таки доложи. Не уйду, пока не доложишь. Балашов доложил. Каганович меня принял. - Товарищ Бажанов. Я очень занят. Три минуты - в чем дело? - Дело в том, товарищ Каганович, что я вам принес проект нового устава партии. Каганович был искренне поражен моей дерзостью. - Сколько вам лет, товарищ Бажанов? - Двадцать два. - А сколько лет вы в партии? - Три года. - А известно ли вам, что в 1903 году наша партия разделилась на большевиков и меньшевиков только по вопросу о редакции первого пункта устава? - Известно. - И все ж таки вы осмеливаетесь предложить новый устав партии? - Осмеливаюсь. - По каким причинам? - Очень простым. Устав крайне устарел, годился для партии в условиях подполья, никак не отвечает жизни партии, которая у власти, и не дает ей необходимых форм для ее работы и эволюции. - Ну, покажите. Каганович прочел первый и второй пункты в старой редакции и новой, подумал. - Это вы сами написали? - Сам. Потребовал объяснений. Объяснения я дал. Через несколько минут просунувшаяся в дверь голова Балашова напомнила, что есть люди, которым обещан прием, и пришло время для какого-то важного заседания. Каганович его прогнал: - Очень занят. Никого не принимаю. Заседание перенести на завтра. Около двух часов читал, смаковал и обдумывал Каганович мой устав, требуя объяснений и оправданий моим формулировкам. Когда все было кончено, Каганович вздохнул и заявил: - Ну, заварили вы кашу, товарищ Бажанов. После чего он взял трубку и спросил у Молотова, может ли он его видеть по важному делу (Молотов был в это время вторым секретарем ЦК). - Если ненадолго, приходите. - Пойдем, товарищ Бажанов. - Вот, - заявил, входя к Молотову, Каганович. - Вот этот юноша предлагает не более, не менее, как новый устав партии. Молотов был тоже потрясен. - А знает ли он, что в 1903 году... - Да, знает. - И тем не менее?.. - И тем не менее. - И вы этот проект читали, товарищ Каганович? - Читал. - И как вы его находите? - Нахожу превосходным. - Ну, покажите. С Молотовым произошло то же самое. В течение двух часов проект устава разбирался по пунктам, я давал объяснение, Молотов любопытствовал: - Это вы сами написали? - Сам. - Ничего не поделаешь,- сказал Молотов, когда дошли до конца проекта. - Пойдем к Сталину. Сталину я тоже был представлен как юный безумец, который осмеливается тронуть достопочтимую и неприкосновенную святыню. После тех же ритуальных вопросов - сколько мне лет, знаю ли я, что в 1903 году, и после формулировки причин, по которым я полагаю, что устав надо переделать, было опять приступлено к чтению и обсуждению проекта. Рано или поздно пришел вопрос Сталина: "И это вы сами написали?" Но в этот раз за ним последовал и другой: "Представляете ли вы себе, какую эволюцию, работы партии и ее жизни определяет ваш текст?" - и мой ответ, что очень хорошо представляю и формулирую эту эволюцию так-то и так-то. Дело было в том, что мой устав был важным орудием для партийного аппарата в деле завоевания им власти. Сталин это понимал. Я тоже. Конец был своеобразным. Сталин подошел к вертушке. "Владимир Ильич? Сталин. Владимир Ильич, МЫ ЗДЕСЬ В ЦК пришли к убеждению, что устав партии устарел и не отвечает новым условиям работы партии. Старый - партия в подполье, теперь партия у власти и т. д." Владимир Ильич, видимо, по телефону соглашается. "Так вот, - говорит Сталин, - думая об этом, МЫ разработали проект нового устава партии, который и хотим предложить". Ленин соглашается и говорит, что надо внести этот вопрос на ближайшее заседание Политбюро. Политбюро в принципе согласилось и передало вопрос на предварительную разработку в Оргбюро. 19 мая 1922 года оргбюро выделило "Комиссию по пересмотру устава". Молотов был председателем, в нее входили и Каганович и его заместители Лисицын и Охлопков, и я в качестве секретаря. С этого времени на год я вошел в орбиту Молотова . С уставом пришлось возиться месяца два. Проект был разослан в местные организации с запросом их мнений, а в начале августа была созвана Всероссийская партийная конференция для принятия нового устава. Конференция длилась три-четыре дня. Молотов докладывал проект, делегаты высказывались. В конце концов была избрана окончательная редакционная комиссия под председательством того же Молотова, в которую вошли и Каганович и некоторые руководители местных организаций, как, например, Микоян (он был в это время секретарем Юго-восточного бюро ЦК), и я как член и секретарь комиссии. Отредактировали, и конференция новый устав окончательно утвердила (впрочем, формально его еще после этого утвердил и ЦК). Ссылки:
|