 |
Борис Бажанов: эволюция власти, новый устав партии
В апреле-мае 1922 года я отдал себе отчет в том, как происходит эволюция власти. Было очевидно, что власть все больше сосредоточивается в руках партии, и чем дальше, тем больше в аппарате партии. Между тем мне бросилось в глаза одно важное обстоятельство. Организационные формы работы партии и ее аппарата, которые определяли эффективность работы, были сформулированы в виде ее устава. Но устав партии в основном имел тот вид, в каком он был принят в 1903 году. Он был немного изменен на VI съезде партии летом 1917 года. VIII партийная конференция 1919 года внесла тоже некоторые робкие изменения, но в общем устав, годный для подполья дореволюционного времени, совершенно не подходил для партии, находящейся у власти, и чрезвычайно стеснял ее работу, не давая ясных и точных нужных форм.
Я взялся за работу и составил проект нового устава партии. Переделал я его очень сильно. Проверив все, я напечатал на машинке два параллельных текста: налево - старый, направо - новый, подчеркнув все измененные места старого и новые места моего текста.
С этим документом я явился к Кагановичу . Его секретарь Балашов заявил мне, что товарищ Каганович очень занят и никого не принимает. Я настаивал:
- А ты все-таки доложи. Скажи, что я по очень важному делу.
- Ну, какое у тебя может быть важное дело,- урезонивал меня Балашов.
- А ты все-таки доложи. Не уйду, пока не доложишь.
Балашов доложил. Каганович меня принял.
- Товарищ Бажанов. Я очень занят. Три минуты - в чем дело?
- Дело в том, товарищ Каганович, что я вам принес проект нового устава партии.
Каганович был искренне поражен моей дерзостью.
- Сколько вам лет, товарищ Бажанов?
- Двадцать два.
- А сколько лет вы в партии?
- Три года.
- А известно ли вам, что в 1903 году наша партия разделилась на большевиков и меньшевиков только по вопросу о редакции первого пункта устава?
- Известно.
- И все ж таки вы осмеливаетесь предложить новый устав партии?
- Осмеливаюсь.
- По каким причинам?
- Очень простым. Устав крайне устарел, годился для партии в условиях подполья, никак не отвечает жизни партии, которая у власти, и не дает ей необходимых форм для ее работы и эволюции.
- Ну, покажите.
Каганович прочел первый и второй пункты в старой редакции и новой, подумал.
- Это вы сами написали?
- Сам.
Потребовал объяснений. Объяснения я дал. Через несколько минут просунувшаяся в дверь голова Балашова напомнила, что есть люди, которым обещан прием, и пришло время для какого-то важного заседания. Каганович его прогнал:
- Очень занят. Никого не принимаю. Заседание перенести на завтра.
Около двух часов читал, смаковал и обдумывал Каганович мой устав, требуя объяснений и оправданий моим формулировкам. Когда все было кончено, Каганович вздохнул и заявил:
- Ну, заварили вы кашу, товарищ Бажанов.
После чего он взял трубку и спросил у Молотова, может ли он его видеть по важному делу (Молотов был в это время вторым секретарем ЦК).
- Если ненадолго, приходите.
- Пойдем, товарищ Бажанов.
- Вот, - заявил, входя к Молотову, Каганович. - Вот этот юноша предлагает не более, не менее, как новый устав партии.
Молотов был тоже потрясен.
- А знает ли он, что в 1903 году...
- Да, знает.
- И тем не менее?..
- И тем не менее.
- И вы этот проект читали, товарищ Каганович?
- Читал.
- И как вы его находите?
- Нахожу превосходным.
- Ну, покажите.
С Молотовым произошло то же самое. В течение двух часов проект устава разбирался по пунктам, я давал объяснение, Молотов любопытствовал:
- Это вы сами написали?
- Сам.
- Ничего не поделаешь,- сказал Молотов, когда дошли до конца проекта. - Пойдем к Сталину.
Сталину я тоже был представлен как юный безумец, который осмеливается тронуть достопочтимую и неприкосновенную святыню. После тех же ритуальных вопросов - сколько мне лет, знаю ли я, что в 1903 году, и после формулировки причин, по которым я полагаю, что устав надо переделать, было опять приступлено к чтению и обсуждению проекта. Рано или поздно пришел вопрос Сталина: "И это вы сами написали?" Но в этот раз за ним последовал и другой: "Представляете ли вы себе, какую эволюцию, работы партии и ее жизни определяет ваш текст?" - и мой ответ, что очень хорошо представляю и формулирую эту эволюцию так-то и так-то. Дело было в том, что мой устав был важным орудием для партийного аппарата в деле завоевания им власти. Сталин это понимал. Я тоже.
Конец был своеобразным. Сталин подошел к вертушке. "Владимир Ильич? Сталин. Владимир Ильич, МЫ ЗДЕСЬ В ЦК пришли к убеждению, что устав партии устарел и не отвечает новым условиям работы партии. Старый - партия в подполье, теперь партия у власти и т. д." Владимир Ильич, видимо, по телефону соглашается. "Так вот, - говорит Сталин, - думая об этом, МЫ разработали проект нового устава партии, который и хотим предложить". Ленин соглашается и говорит, что надо внести этот вопрос на ближайшее заседание Политбюро.
Политбюро в принципе согласилось и передало вопрос на предварительную разработку в Оргбюро. 19 мая 1922 года оргбюро выделило "Комиссию по пересмотру устава". Молотов был председателем, в нее входили и Каганович и его заместители Лисицын и Охлопков, и я в качестве секретаря.
С этого времени на год я вошел в орбиту Молотова .
С уставом пришлось возиться месяца два. Проект был разослан в местные организации с запросом их мнений, а в начале августа была созвана Всероссийская партийная конференция для принятия нового устава. Конференция длилась три-четыре дня. Молотов докладывал проект, делегаты высказывались. В конце концов была избрана окончательная редакционная комиссия под председательством того же Молотова, в которую вошли и Каганович и некоторые руководители местных организаций, как, например, Микоян (он был в это время секретарем Юго-восточного бюро ЦК), и я как член и секретарь комиссии. Отредактировали, и конференция новый устав окончательно утвердила (впрочем, формально его еще после этого утвердил и ЦК).
Ссылки: