Бабушкин М.С.: с красными партизанами

Большевики, работавшие в школе, наладили тайную связь с партизанами и решили с ними соединиться. Договорились, что в определенный день вооруженные партизаны с музыкой и красными знаменами придут к нам и мы вместе захватим город. В ту пору в спасском гарнизоне засели интервенты разных стран: японцы, американцы и китайцы. Американцы вскоре ушли, а с китайцами мы не предполагали воевать. Действительно, как только партизаны приблизились, китайские войска мгновенно исчезли. В Спасске остались только японские части. Партизаны торжественно вступили в город и разместились в гарнизонных казармах, не смущаясь близким соседством интервентов. Наша школа считала себя партизанской, и у нас расположился штаб партизанских частей. Из состава школы мы выделили боевой отряд самолетов. Отряд вылетел в Хабаровск. К этому периоду красные части вместе с партизанами разгромили войска атамана Семенова , ликвидировали колчаковщину. Остатки белых армий откатывались к Тихому океану.

5 апреля 1920 года, ранним утром, я получил приказ срочно явиться с оружием. Накинул кожаную тужурку и прибежал в школу. Построились. Комиссар объявил:

- Засевшие во Владивостоке интервенты вместе с притаившимися белогвардейцами предательски напали на части гарнизона. То же самое сегодня ночью произошло и в Никольск-Уссурийске . С минуты на минуту надо ожидать подобной вылазки и у нас в Спасске. Будьте готовы, товарищи. Получайте винтовки. Мы быстро разобрали новенькие винтовки, послали подводу за патронами. И сразу же затрещали пулеметы: враги открыли огонь по нашим ангарам и казармам. Возчика, доставлявшего патроны, и его лошадь убили в пути. Мы остались с винтовками без патронов. Пришлось отступать к цементному заводу, где стояли конные партизанские части. Надо было связаться с ними и получить патроны. Я вызвался быть связным. Добрался к партизанам, сговорился обо всем. Иду обратно, посматриваю вокруг, как охотник, держу винтовку наготове и думаю: "Выгляни только беляк - прямо в башку ему влеплю!" Я знал, что наши ребята обосновались на одной из сопок, видел, как за командиром увязался его пес, черный пудель. Но, может быть, теперь все уже ушли оттуда? Осторожно пробираюсь к сопке. Вокруг постреливают. Странно: никого не видно, а пули свистят. Подхожу к подножью сопки, вижу: люди шевелятся и черный пес бегает. Я обрадовался: наши здесь! Вылез из-под прикрытия и смело стал взбираться на сопку. И вдруг оттуда прямо по мне, как по учебной мишени, открыли пулеметный и ружейный огонь! Там были враги. Я спрятался в кусты. Белые, направлявшиеся к аэродрому, вообразили, что в кустах укрылся отряд красных, и стали бить разрывными пулями. Целая канонада открылась. Думаю: "Попал в переделку". И все из-за черной собаки - подвела меня, проклятая. Побежал кустарником к деревне. Оставалось проскочить маленькую полянку. К этому времени стрельба кончилась, и я осторожно вылез из кустов. А враги, оказывается, все время наблюдали с сопки за моим передвижением. Только выбрался я на полянку - грянул выстрел, и я перевернулся: какой-то снайпер угодил мне в ногу. Пополз. До своих далеко. Забрался обратно в кусты. Враги больше не стреляли. Кровь сильно текла из ноги. Кое-как я перевязал рану. Здесь недавно выпал снег. Сыро, холодно, руки совсем закоченели. Видно, крови много потерял: только начну ползти - голова кружится. Выбрал среди кустов кочечку посуше, укрылся там и лежу. Слышу - голоса, стоны. Беда: наши отступают. Закричал я, но бестолку, да и кто услышит в такой передряге. Лежал я так с восьми утра до шести вечера. Только ночью узнал, какая участь едва не постигла меня. Оказалось, что до моего пристанища враги не дошли лишь шагов пятьдесят. А всех раненых, которые им попадались, они перекололи штыками. Вот почему раздавались стоны! Из наших раненых уцелели только девять человек. Меня спасли крестьяне. Лежал я на холме. Ближнюю деревню видел хорошо. Вечер стоял тихий, и я начал кричать, надеясь, что в деревне услышат. Когда враги снова расположились на сопке, я замолчал. Смотрю - крестьяне выезжают из деревни на телеге. "Значит, меня услышали", думаю я и радуюсь. Выехали они за околицу, постояли там недолго и повернули. Потом крестьяне опять появились, подъехали еще ближе, но опять вернулись в деревню. Так было несколько раз. "Боятся, должно быть", думал я, но все-таки продолжал осторожно подавать голос. Сколько времени прошло - не знаю. Вдруг я услышал родную русскую речь. Смотрю: около меня двое крестьян, телега с лошадью.

- Вот он лежит,- говорят. Спрашивают тихо:

- Как ты, итти сможешь? - Нет, в ногу ранило.

- Ну, давай, садись! Да ты совсем ослаб? Подняли они меня и перетащили на телегу. Крестьяне с опасностью для своей жизни подбирали раненых партизан; вот почему телега появлялась несколько раз. Они рассказали о трагическом конце многих раненых красных бойцов. Меня оставили в деревне ночевать, а утром крестьяне отвезли в больницу. Там врач удалил все тряпки, которыми была затянута моя раненая нога, и сделал перевязку. Случайно эти крестьяне оказались моими знакомыми. До провокационного выступления белогвардейцев я, заядлый охотник, отправляясь стрелять фазанов, по пути часто заходил в эту деревню выпить молока.

- Мы тебя, Михаил Сергеевич, в другую деревню свезем, верст за тридцать,- сказали мои спасители.- Там спокойнее будет. Поедешь хорошо: запряжем пару коней. Я послал записку Марии Семеновне , чтобы дома обо мне не беспокоились. К тому времени семья наша увеличилась: родилась дочь Галя . После долгих странствований я очутился во владивостокском крепостном госпитале. Только выписался оттуда и вернулся в Спасск - подхватил тиф . Болел долго, тяжело. Но, видно, сердце здоровое: все перенес. В школе было по-прежнему сильно большевистское влияние. Товарищи по школе скрыли мое участие в партизанском отряде. Меня снова зачислили летчиком-инструктором. Мы находились в распоряжении белых, но никакого участия в военных действиях не принимали, держались обособленно, выполняя директивы подпольной большевистской организации. На Дальнем Востоке кипела гражданская война. На Владивосток двигались не только партизанские отряды, но и боевые части Красной армии. Под натиском красных полков интервенты бежали, а с ними и остатки Семеновцев, калмыковцев и прочих белых банд. Нашу школу перевели во Владивосток. Расположилась она на сопке Саперной. В городе распространился слух, что у нас в школе много хорошего вооружения, есть пулеметы, бомбы. А на самом деле у нас было всего- навсего четыре винтовки и пять охотничьих ружей. Накануне освобождения Владивостока штаб белого командования приказал школе эвакуироваться со всем имуществом частью в Японию, частью в Китай. Это для того, чтобы в руки большевиков не попало. Подали нам два парохода и три баржи. Мы категорически заявляем: - Никуда не поедем! Приезжают пять белых казачьих офицероа. Мы стоим с винтовками у школы. Офицеры подумали, что мы крепко вооружены. Начальник школы говорит, что личный состав не желает эвакуироваться за границу.

- Вы обязаны погрузить имущество,- требуют офицеры.

- Нет, имущество мы не отправим: оно - школьное, летное, необходимо здесь,- твердо отвечает наш начальник.

- Это ваше последнее слово?

- Да.

- Вас расстреляют.

-Попробуйте только! Удастся ли? Озлобились они и укатили. Вскоре видим: белые спешно грузятся на пароходы. Нас больше не тревожили - видно, побоялись. Ушли последние вражеские канонерки. Тишина! И в этой тишине раздалось звучное цоканье копыт: в город вступала красная конница. По железной дороге двигался бронепоезд. Что тут было! Тысячи людей с восторгом встречали освободителей родной земли. Представители красного командования приехали к нам:

- Кто у вас здесь начальник? Имущество в сохранности?

- Все сберегли.

- Отлично, развертывайте работу. Теперь вам уж никто не помешает. Вскоре нашу школу передали в распоряжение Главного управления воздушного флота. Снова мы погрузили имущество и на этот раз двинулись уже в родную Москву .

Отправились из Владивостока в конце 1922 года, а в столицу прибыли только в марте 1923 года. Дорога была разрушена, многие мосты взорваны; кое-где приходилось ждать, пока замерзнет река, делать настил и осторожно передвигаться по нему. Наконец приехали. В Москве нас спросили: - Кто желает оставаться в школе в качестве инструктора? Я сказал, что готов работать. Меня назначили в Борисоглебскую летную школу . Пока собирался ехать туда, пришел приказ о моей демобилизации. Оказывается, один из дальневосточных "друзей" заявил, что я стар, вылетался. Сильно меня обидела эта несправедливость. Однако сделать ничего не мог.

Ссылки: