Бабушкин М.С.: инструктор в Гатчинской военной авиационной школе

Не думалось тогда, что уже через год я буду среди первой четверки "нижних чинов", произведенных в авиаторы. На место назначения я приехал первым. Жить мы должны были в кирасирской казарме. Помещение огромное, и я в нем один. Приходит обучающий и говорит:

- Чтобы тебе тут не скучать, а делом заниматься,- начинай сам учиться военному искусству. Покажу тебе, как плести маты. Первый сплети себе - будет на чем спать. Потом сплетешь для солдат, которые скоро приедут.

Летная школа в Гатчине только возникла. Сюда перевезли кое-что из Петрограда, с Волкова поля, где немного занимались авиацией. Делать нечего - начал плести маты. Сплел для себя: и штук пятнадцать для будущих товарищей. Две ночи провел в одиночестве. На третий день приехала группа молодых солдат. Сделали разбивку, и я попал в четвертую команду. Ребята здесь все подобрались хорошие. Один из них - Сиренко - стал моим большим приятелем. Подружился я также с солдатом пятой команды Ваней Павловым (впоследствии он стал замечательным пилотом; после революции командовал авиацией Московского военного округа; умер после болезни). Сиренко и Павлов очень увлекались французской борьбой, а я был их постоянным "судьей". Все мы начали изучать воинский строй и приемы. Долгое время прошло, пока начальство впервые заговорило о полетах. В казарме объявили:

- Кто хочет завтра летать - выходи.

- Хочу,- сказал я, выступая вперед. Сиренко тоже присоединился. Отобрали двадцать пять ребят - самых высоких и крепких. Утром мы под командой прибыли на аэродром. Смотрим - в ангарах стоят аэропланы. Это были "Фарман-IV" и "Фарман-V" - ненадежные, хрупкие аппараты из дерева, полотна и проволоки; мотор у них ("Гном" - 60 сил) находился позади пилота.

- Нечего глазеть!- сердито закричал взводный.- Расходись по ангарам! Сейчас будем летать. Я, взволнованный, побежал в ближайший ангар. Там уже были офицер и два солдата-моториста. Офицер скомандовал:

- Под хвост, на плечо! Что такое хвост аэроплана, мы уже понимали. Взяли хвост машины на плечо и вытащили аппарат из ангара. Поставили на старт. Мотористы запустили мотор. Офицер залез в машину и взлетел. Мы на земле ждем, когда нас пригласят. Пилот сделал круг в воздухе и сел чуть ли-не в километре от старта. Нам скомандовали:

- Бегом к аэроплану! Снег по пояс. Мы подоткнули шинели и бросились на другой край аэродрома. Приподняли машину и перетащили ее на старт. Офицер опять взлетел, снова сделал круг и опустился вдалеке. Нас погнали к аппарату! Словом, к вечеру мы до того "налетались", что промокли насквозь и едва ноги волочили. А офицер так и летал: поднимется на пятнадцать-двадцать метров, сделает кружочек и садится, притом всегда далеко от старта. Возвращаемся в казарму. Все обступают нас, расспрашивают:

- Как летали? -Здорово!.. Хорошо!.. Такая прелесть, ребята! Мы с охотой завтра опять пошли бы, да, пожалуй, нас не пустят, скажут: "Вы уже летали, дайте и другим".

- Нет, нет, вы полетали - хватит. Теперь наш черед. Мы не стали упорствовать:

- Ну ладно, завтра отправляйтесь вы! Так мы "летали" почти месяц. Изучили авиацию, что называется, с самого "корня", но в воздух ни разу не поднялись. В январе 1915 года, после присяги, всех нас, солдат, стали распределять по частям. Павлов, Сиренко и еще несколько ребят, в том числе и я, признанные наиболее способными, были зачислены в постоянную команду при школе. Из кирасирских казарм мы перебрались в помещение на аэродроме. Через месяц пришел приказ: самых лучших послать на курсы авиационных мотористов . Лучших - это значило тех, которые окончили среднее техническое учебное заведение или имели по крайней мере общие технические знания. Тут я загрустил: все мое образование - сельское училище, где, как говорилось, "и трех классов не наберется". Правда, я посещал в Москве вечерние технические курсы, но с математикой у меня было слабовато. Пришел к старшему офицеру.

- Хочется мне попасть на курсы мотористов, разрешите подготовиться. Он согласился. Я надеялся, что товарищи мне помогут. так оно и было. Меня назначили на курсы мотористов. Тут нашему брату пришлось основательно "попотеть". И не одна только теория одолевала: раньше мы прошли строй как молодые солдаты. На курсах потребовались повышенные знания: начали нас гонять еще и на унтер-офицерское ученье. Вставали мы в пять часов. В шесть уходили учиться строю - до восьми. В восемь заходили на полчаса в казарму, пили чай и затем шли в класс. До полудня мы занимались в классе, а после обеда немедленно отправлялись на летное поле. Там вытаскивали аэропланы и помогали механикам запускать, моторы. Летали опять же одни лишь офицеры. Запускать мотор было трудно: требовались ловкость и подвижность. В те времена моторы запускали вручную - сильным и резким рывком лопасти винта. Случалось, что парень замешкается и получает удар по рукам, а то и по голове. У меня все сходило благополучно. До мая мы учились на этих курсах. Трудно мне было, очень трудно. Уроки готовить некогда. Хотел было по ночам заниматься, но не позволили: всем надо спать. Все-таки "вытянул". До сих пор с благодарностью вспоминаю, как товарищи поддерживали меня и помогли стать впоследствии летчиком. Единственный предмет, по которому я едва не срезался на экзамене, был "закон божий". А вышло это так. Приходит ротный офицер и говорит:

- Сейчас буду проводить вам экзамен. Начнем с закона божьего. Мы глаза вытаращили: ни один поп не приходил к нам, а теперь вдруг экзамен. Придется, видно, вспоминать, что проходил в сельской школе. Офицер берет журнал и называет мою фамилию. Встаю. Руки по швам. "Что-то будет дальше?"

- Скажи нам "Верую",- говорит офицер. Я думаю: "Вот хорошо, эту молитву знаю на-зубок". Начинаю. Но - от волнения, что ли - сказал я первые три слова и - замолк. Дальше никак не могу сдвинуться. Раз пять подряд я начинал говорить. Наконец офицеру это надоело.

- Когда же ты дальше нам скажешь? - рассердился он.

- Виноват, ваше благородие, забыл

- Эх ты! Ну, давай следующий. Вихирев! Но я своим бормотанием так забил голову ребятам, что и Вихирев и остальные не смогли ничего после первых слов произнести. Стоят, с перепугу глазами моргают: "Виноват, забыл". Офицер говорит:

- Ваше счастье, что я тоже забыл, как дальше, а то всех выставил бы. Больше он ничего не спрашивал и отметил, что "закон божий сдан". Потом стали решать задачи. Тут опять ребята мне помогли. Экзамен сдал. А моторное дело я знал крепко: по этому предмету выдержал лучше всех. То, что я знал моторное дело, всегда помогало мне в будущем, в моей летной работе. Весной вышел приказ какого-то великого князя - шефа авиации : так как на фронте большой урон в летных частях и потери среди офицерского состава (авиаторов из солдат не было), то испытать "нижних чинов" в искусстве полета. Попросту говоря: может "серая скотинка" овладеть этим делом или нет? Решить это должна была Гатчинская авиационная школа. Для испытания выбрали пять человек, в числе которых был и я - мне помогло отличное знание мотора. В "пятерку" попали также Сиренко и Павлов . Начальство сообразило, что учить солдат полетам вместе с "господами офицерами" неудобно: вдруг нижний чин окажется способнее офицера (а ругать "его благородие" в присутствии солдата никак нельзя)?! Я думаю, что именно из этих соображений в Петрограде на Корпусном аэродроме была организована первая летная школа специально для "нижних чинов" . Туда и направили нашу гатчинскую "пятерку". И вот оказалось, что наш брат - "простая солдатня" - постигает авиационное дело лучше, чем офицеры. Это и понятно: мы сами подготовляли самолеты, сами ухаживали за моторами, сами ремонтировали их и дорожили каждой минутой, выделенной для практических полетов.

Ссылки: