Магнолия

Это место Беклемишевы увидели первый раз, когда ещё ездили с Шеффелями по побережью из Марбельхэднэк. Оно им понравилось, и они проводили в нём отпуск в течение пяти лет, до и после Флориды. Поправляться после операции Глеб поехал снова в Магнолию. Там Беклемишевы познакомились с симпатичной четой Гинцев. Гинц был много лет в эмиграции в Харбине . В США он был профессором в Берклей, а затем работал в Вашингтоне. Эмилия Львовна делила своё время между Вашингтоном и Берклеем, где жил сын.

На следующее лето Беклемишевы снова провели два месяца в Магнолии. Глеб должен был поставить себя на ноги, чтобы опять начать работать. Магнолия была когда-то модным и дорогим курортом. За последние годы она опустела, сохранив свои выгодные климатические качества. Богатые туристы концентрировались в большом отеле, около которого всегда стояли кадиллаки.

Беклемишевы всегда, кроме первого года, останавливались в одном и том же турист-хаузе, хозяином которого был средних лет плотный человек, сын еврея, эмигрировавшего из России. Отец ещё говорил по-русски, сын уже не говорил. У хозяина в Бостоне были дома и бюро, поставлявшее певцов, певиц и докладчиков-лекторов. Он приезжал летом в Магнолию с женой и двумя усыновлёнными мальчиками.

Как-то раз, когда хозяин вёз Глеба в Магнолию, они заговорили о "Войне и Мире". Фильм "Война и Мир" появился тогда на экранах*. Когда Глеб сказал, что картина поставлена по роману Льва Толстого, хозяин спросил: "Это тот, которого убили в Мексике?". Он смешал Льва Толстого со Львом Троцким.

С лёгкой руки Беклемишевых в турист-хаузе стали останавливаться русские эмигранты. Они приезжали из Бостона и Нью-Йорка на день, два, на две и на пять недель. Они заполняли более половины турист-хауза. За два месяца Беклемишевы перевидали в Магнолии больше людей, чем за год у себя дома. Приезжали Петренко и Дудины из Нью-Йорка, Крестовоздвиженские, Бутов, Наталья Сергеевна Вакар, Николай Вакар, Радзиевские. Приезжали и знакомые американцы и американки. Пианистка Ирина Смитс три года учила русский язык. Она имела большой запас слов, но могла иногда сказать что- нибудь комическое. Так, увидев однажды, что Оля готовит борщ, она сказала: "Я знаю - это борщ. С чем вы его делаете, с барабаном или с телегой?". Оля догадалась - это значило: с бараниной или с телятиной.

Приехал к Беклемишевым американский инженер Бим Ленд с женой- итальянкой. Приезжал с женой и один из директоров бюро, где работал Глеб. Это было вдвойне приятно: директор был очень интеллигентным и симпатичным человеком и, во-вторых, это означало, что директор рассчитывает продолжать с Глебом работать и не считает его немедленным кандидатом на кладбище.

В окрестностях были хорошие места для прогулок. Ходили или в лес, или на скалы, названные компанией "Скалы Лонгфелло", потому что они упоминаются в одном из стихотворений Лонгфелло. Чаще сидели на камнях, расположенных в одном квартале от турист-хауза и выдающихся в океан. Над ними всегда пролетали чайки. С них в океан спускались "фрог мен" [(frogmen - аквалангисты)] в чёрных костюмах и с кислородными баллонами за спиной. Океан был холодным, и жители турист-хауза купались в "свиминг пул" [(в бассейне)], который был арендован хозяином в этом году у сгоревшей гостиницы. Это было большим удобством.

У многих знакомых были автомобили. Крестовоздвиженские, Петренко, Ирина Смитс возили Беклемишевых в Глостер, в Рокпорт, в заповедник в Нью-Хемпшире. Вечером Глеб и Оля ходили смотреть на заход солнца или на луну.

- Что день грядущий нам готовит, мы не знаем, но, как сказал Георгий Иванов: Этот вечер голубой Ещё наше владение...

Летом в Магнолии встречались и старые знакомые, и возникали новые знакомства. Тут были люди из Петербурга, Москвы, Киева, Харькова. Их пути лежали через Белград, через Берлин, Париж, Прагу, Харбин. Однажды Глеб сидел на скалах с одним пожилым эмигрантом, прожившим двадцать лет в Югославии.

- Не страдаете вы ностальгией? - спросил он.

- Абсолютно нет. Если речь идёт о местах, в которых прошла молодость, то мне их не хватает. Я вспоминаю холмы и перелески Подольской губернии, сосновые леса и берега Днепра у Киева, южное побережье Крыма, Северный Кавказ и Закавказье и его черноморское побережье... Но я никогда не скучаю по человеческой среде. Я хорошо знаю, что той среды, которая мне была близка, в природе не существует, а от позднейшей среды я сознательно бежал.

- А что вы разумеете под близкой средой, дореволюционную русскую интеллигенцию ?

- Если хотите, да. Среда эта, совершенно исчезнувшая, имела особенные черты. В Америке существует такое идиоматическое выражение: "Ай хэв батерфляйс ин май стомак" ("я имею бабочек в желудке"). Это означает, что человек имеет затруднения, чувствует себя не совсем в порядке. Российское государство, или, если хотите, российское общество, имело в своём желудке бабочек. Российские интеллигенты, отдельно взятые - очень милые люди, были бабочками. Они, сломя голову, летели на огонь революции, опалили в нём свои крылья и, исковерканные, скрюченные, упали к подножью факела. Их больше нет.

- А что же там есть?

- Как вам объяснить. Я начну издалека. Не помню точно, в каком году это было, кажется в конце прошлого столетия, к Южному Полюсу через снежные поля, через торосы и трещины в ледяных массивах, двигались с двух сторон две экспедиции: норвежца Амундсена и англичанина Скотта. Амундсен обогнал Скотта. Огорчённый Скотт на обратном пути умер. Скотт пользовался в экспедиции лошадьми, навьюченными провизией. Лошади не были приспособлены к снеговым полям, к бездорожью Антарктики. Амундсен ехал на собаках. Он вёз гораздо меньше провизии. Сами собаки служили провиантом. По мере того, как поклажи становилось меньше, съедали и собак. Экспедицию можно было бы организовать ещё рациональнее, если бы Амундсен мог постепенно съедать и участников экспедиции. Потребность в провизии уменьшилась бы, а одни члены экспедиции подкармливали бы собой других. Но Амундсен убивать людей не мог.

Целью его был Южный Полюс, средством служили собаки. Полюс открывался не для них. Они должны были умирать для кого-то другого, для целей, с которыми они ничего общего не имели, для славы Амундсена, для будущих поколений людей, которые извлекут из полярного материка уголь, железную руду или уран.

Но что было невозможно для Амундсена, то было доступно Ленину и Сталину. Они могли убивать людей. Целью был полюс коммунизма. Средством были люди, которых гнали к полюсу. Люди должны были умирать в беге с тяжёлым грузом к полюсу коммунизма, который ни они, ни дети их, брошенные в армию беспризорных, никогда не увидят, даже если допустить, что коммунизм мог бы принести людям счастье.

Ни Амундсен не спрашивал лаек, хотят ли они бежать по льду к Южному Полюсу, ни Ленин и Сталин не спрашивали желания людей. Они гнали их бичами. Была одна разница: от лаек не требовали выражения энтузиазма. Люди, впряженные Лениным и Сталиным в нарты, должны были кричать "ура".

Вы спрашиваете - скучаю ли я по упряжке? Откровенно говоря - нет, не скучаю.

Ссылки: