Беженская идиллия. Квакеры. Комиссия

Основной лагерный контингент почувствовал себя совсем неплохо: кормят даром, американцы шлют посылки, ещё не израсходованы кожа и консервы, добытые на складах при окончании войны. Самогон-первак, собственной марки, был в достаточном количестве. Дрова в лагерь привозили. Если их было мало, лес находился под боком. Сапожник Юрко ставил силки на диких коз, которые были не особенно дикими.

Когда пришли девушки-немки для переписи лагерного населения, перед ними не стеснялись, указывая свои деревни, откуда они были родом. На вопрос, куда вы хотите эмигрировать? - писали - в Канаду, в Австралию, в США, в Аргентину. Беженцы ещё не представляли себе, какие тучи, родившиеся на Ялтинской конференции , собирались над ними.

В лагере появился англичанин, лет тридцати, в серой форме. Он был большого роста, имел приятное лицо и серые глаза, глядевшие по детски. Это был мистер Дуглас Дин , инженер-химик по образованию и квакер по убеждению.

Он представлял собой английский квакерский "тим" [(команда, группа)], приехавший в Гослар из Англии, для обслуживания беженцев. Дуглас Дин оказался единственным мужчиной в "тиме". Остальные члены "тима" были девушки-квакерши. Всё это были очень приятные, христиански настроенные люди, с несколько наивным представлением о том, что творилось в Восточной Европе, где хозяйничали коммунисты.

Когда Петренко и Глеб разговаривали с мистером Дином, им трудно было понимать друг друга не только из-за языка (они беседовали по- немецки), но и из-за перенесения Дином английских условий на советскую почву.

- Если русскому народу не нравится Сталин, - спрашивал он, - почему он не выберет другого?

- Слушайте, - сказал Глеб, - ни вы, ни я - не политики. Что вы думаете о Винстоне Черчилле ?

- O! Это гений!

- Если так, то прочтите его речь, произнесенную в Америке об "одиннадцати головорезах в Политбюро". Может быть вы больше поймёте из его речи, чем из моих объяснений, и вам станет яснее, почему в Доминиканской республике невозможно выбрать кого-нибудь взамен Трухильо, а в Советском Союзе невозможно забаллотировать Сталина.

Тем временем лето сменилось осенью. Пожелтела и опала листва канадского дуба, который рос по склонам гор. Выше по-прежнему чернели ели, или "Смереки", как их называли галичане. Осенью в лагерь зачастили комиссии. Жители лагеря уже знали, что бывшим советским гражданам угрожает принудительная отправка на родину. При новых опросах в комиссиях крестьяне меняли свои прежние показания. Но уничтожить первоначальных данных они не могли. Затем в лагере стали появляться советские военные. Первоначально население лагеря, за немногими исключениями, удирало в лес. Советский офицер ходил по пустому лагерю и обрадовался, найдя старуху, которая пекла оладьи под открытым небом.

- Ишь, из какой белой муки печёт оладьи, - сказал офицер. - Вот и уговори её ехать домой от такой муки.

Однажды приехал молодой советский лейтенант. Лагерники на этот раз не убежали, а расселись в круг. Лейтенант старался расположить их в свою пользу шутками:

? Готовьтесь, товарищи, все поедем домой. Не правда ли, красавица? - обратился он к крупной девушке 18-ти лет, - мы тебе там такого жениха найдём - вся грудь в орденах.

- Чего я туда поеду? Нас разорили, из хаты выбросили.

- Другую дадим. Что вам тут делать?

- Вы нам советских газет привезите, - сказал какой-то неизвестный в лагере субъект.

- Привезу, обязательно привезу. А вы собирайтесь, скоро за вами приедем.

Лейтенант сел в автомобиль, а серьёзный дядя, Коломенский, побывавший в советских лагерях Сибири, сгрёб неизвестного субъекта за шиворот:

- Ты откуда взялся, сукин сын? Советских газет захотел? Говори откуда взялся или душа из тебя вон.

- Да я немец. Я в Советском Союзе жил, а сейчас вон там у бауэра [(крестьянина-фермера)].

- Так ты к бауэру советских и приглашай, а сюда не лезь, если хочешь быть живым.

В белорусском лагере на другом конце Гослара разговор с советским майором был острее.

- Так что, товарищи, все поедем домой, - сказал майор.

- Ну, а я не поеду, - ответил крепко сшитый тип.

- Как не поедешь? Не поедешь - силой возьмём.

- А ты меня не пугай. Я сам начальником особого отдела был.

Этот "начальник особого отдела" был вскоре арестован за то, что до полусмерти избил лопатой немца. Когда его переводили из одной тюрьмы в другую, он застрелил немецкого полицейского и бесследно исчез. Публика в лагере нервничала. Приближался день особой контрольной комиссии с участием советского майора. Малограмотные люди, плохо знавшие географию, зазубривали места, где они "родились". Места рождения находились у Дрогобыча и Молодечно. Срочно печатались документы, подтверждающие биографии.

Один советский парень, считавший себя "пострадавшим за правду" потому, что немецкая полиция отобрала у него вещи, награбленные в камере для хранения багажа, дошёл до того, что заказал для своей жены документ об окончании института благородных девиц в Белграде имени княгини Ксении. Когда документ вызвал у всех улыбку, бедная институтка с деревенскими, как бы обрубленными, пальцами с прекрасным украинским акцентом говорила:

- Если не верите, можете спросить княгиню Ксению.

И вот настал день "страшного суда". За столом, покрытым красной материей, сидели: английский майор, советский майор, польский лейтенант, переводчик. На столе лежали результаты нескольких переписей. Перед советским майором лежали документы первой переписи. Перед столом стоял стул, на который усаживали допрашиваемого. Сзади него находился шофер советского майора. Шофер, естественно, не принимал участия в допросе, но каждый раз громко смеялся, когда под перекрестным допросом "подсудимый" путался.

- Где вы родились? - спрашивал старого Скока английский майор по- английски. Переводчик повторял вопрос по-украински.

- В Дрогобыче.

- А вы не бывали в селе Ставище под Киевом? ? спрашивал советский майор.

- Нет, не бывал.

- А какие деревни вы знаете около Дрогобыча?

Увы! Старый Скок не знал ни одной деревни у Дрогобыча. Шофер советского майора громко захохотал.

- Чого вы регочете? - повернулся к нему Скок, - це ваша така культура?

Потом допрашивали крестьянку-белоруску. Бедная женщина чётко отвечала на вопросы. Она была из-под Минска, но отстаивала свое место рождения под Молодечно . Обыкновенно перед комиссией фигурировал только глава семьи, но на этот раз комиссия решила поймать белоруску. После неё в комнату потребовали её четырнадцатилетнего сына. Он прекрасно выдержал экзамен. Как его ни склоняли к Минску, он упорно отстаивал версию Молодечно.*

Комиссия не знала, что в стене сзади "судейского" стола были предварительно просверлены отверстия, и несколько пар глаз и ушей следили за всеми действиями комиссии. Советский майор решил пуститься на провокацию. Он потребовал, чтобы белоруску позвали снова.

- Вот вы говорили нам, что вы из-под Молодечно, что вы никогда не бывали в Минске, а ваш сын сознался нам, что вы из-под Минска и в самом Минске бывали.

- Не мог он этого говорить, - ответила твердо белоруска, которая не только слышала ответы сына, но и видела его перед комиссией через просверленную дыру.

Проще всего поступил казак Орлов. По его словам, он кончил польскую гимназию, хотя Орлов ни слова не знал по-польски. Всё прошло благополучно, потому что вместо Орлова перед комиссией выступало подставное лицо, его приятель - молодой поляк.

Были в комиссии и драматические моменты. Так, вместо мужа на комиссию явилась жена с малым ребёнком. Она признала, что она из-под Николаева, но заявила, что её родителей уничтожила советская власть и живой она в Советский Союз не вернется. Она в слезах ушла с ребёнком из комиссии.

Так же открыто выступил перед комиссией Сивоус. В гражданскую войну он был в рядах белой армии. Потом, скрыв эту часть своей биографии, работал шахтёром в Донбассе. Он не скрыл этого перед комиссией, но так же заявил, что живым в Советский Союз не вернётся.

Около барака, где заседала комиссия, стояла толпа. Каждый выходивший из комиссии тут же рассказывал о своих успехах или о поражении.

- Ой, засыпался, ой, засыпался, ? кричал сапожник Юрко.

Комендант Петренко узнал результаты на другой день через английских квакеров: 75% населения лагеря подлежало вывозу. Большинство не ждало даже сведений от квакеров. Часть бежала в Ганновер, часть в лес, другие даже в американскую зону. Явившись в другой лагерь, человек менял всё - и фамилию, и имя, и возраст, и биографию.

- А вы куда? - спросил Петренко Сивоуса.

- А я списался с бауэром, у которого я работал пленным в первую мировую войну. Хороший человек, он охотно меня принимает. Сегодня вечером уезжаю.

Лагерь опустел. Около недели Петренко получал продовольствие на всех бежавших. Большинство из них выходили из своих тайных убежищ и получали провизию.

В ночь на первое февраля лагерь был окружён английскими солдатами. Рассказывали, что английский офицер стоявшей в Госларе части отказался участвовать в таком позорном деле, как насильная выдача советчикам бежавших от них людей. Офицера отдали под суд, а для операции прислали какую-то колониальную часть. Действительно, у солдат были какие-то зверские, малокультурные физиономии.

Жертвами налёта оказались две семьи: одна украинская пара, приехавшая за вещами и оставшаяся ночевать в лагере как раз в эту злосчастную ночь, да белорусская семья, состоявшая из матери и шести детей, они пришли ранним утром и наткнулись на англичан. Забрали мать и пять детей, старшей дочери удалось скрыться. Двое других детей, с благословения матери, удрали уже в Берлине и вернулись в Гослар на американском грузовике с неграми.

Лагерь опустел. Петренко боялся, что его совсем закроют и нашёл галичан, которые решили переехать в лагерь из отдельного барака, где они жили.

В этот период Петренко и Глеб встретились с петербургским писателем Александром Авдеевичем Оцупом (Сергеем Горным) . По образованию он был горный инженер, жил в эмиграции в Берлине. Его дочь, балерина, служила в английском управлении беженцами. Её часто видели в автомобиле в обществе советских офицеров. Как говорили, она с ними часто кутила, в лагерях она считалась фигурой одиозной.* Ф ото: Александр Авдеевич Оцуп (Сергей Горный)

Ссылки: