Павел Иванов, Крупович, волейбол

Случалось мне съездить в воскресенье в Вустрау. Для меня это был праздник, так как представлялась возможность увидеться с Павлом . Он был теперь в Вустрау один - Володя уехал на Восток, а Павел в скором времени должен был получить назначение на работу в Litzmanstadt (Лодзь), в лагерь грузинских легионеров. Наши судьбы были тесно связаны - я многое знал о его личной жизни, но не все; он ничего не рассказывал мне о своих деловых связях, считая меня человеком доверчивым, неискушенным и не подготовленным для конспирации. Ему нравилась моя преданность, честность, что было весьма важно в тех условиях. А поскольку я никогда не задавал лишних вопросов, считая неэтичным проявлять любопытство, его это устраивало. Потом он посвящал меня в какие-то свои тайны. То, что я хочу рассказать, не плод моей фантазии, а реальные факты, которые мне стали известны от самого Павла. Эта история о далеком времени, об отношениях Павла Иванова , Ольги Саловой и Зигрид Ленц . Она настолько необычна, что требует того, чтобы ей был посвящен отдельный и более подробный рассказ. Местечко Вустрау напоминало в ту пору обычную прусскую деревеньку северо- восточной полосы Германии, подобную тем, какие были описаны русскими писателями прошлого столетия. Красивая округа, причесанный лес, ухоженные поляны, зеркальная гладь маленьких озер вписывались в живописный деревенский ландшафт с обязательной кирхой, кладбищенской оградой, за которой в строгом порядке покоились памятники и надгробия, просто кресты и ухоженные могилки под сенью тенистых деревьев. В начале 1942 года здесь был основан небольшой лагерь Восточного министерства, где содержались освобожденные из плена советские военнопленные, слушатели курсов Восточного министерства, размещавшихся здесь же, в Вустрау, а также в расположенном по соседству Цитенгорсте . За полтора- два года через лагерь прошло несколько сот человек разных национальностей. Курсы были недолгими, и отсюда уезжали они на Восток, в оккупированные районы СССР - на административную работу. Относительно обозначения этих лагерей "курсами" или "школой" не могу сказать ничего определенного. Под курсами подразумевается что-то быстротечное, а под школой - длительное, фундаментальное. Главным остается факт - в учебных группах пленные изучали историю возникновения национал-социализма в Германии и тот строй, который там утвердился после 1933 года. Создавая лагеря школы такого типа, руководители Восточного министерства рассчитывали на то, что люди, прошедшие через Цитенгорст и Вустрау, станут проводниками идей национал-социализма и немецкого экономического порядка на оккупированных территориях. Административное и хозяйственное руководство в лагере осуществляли немцы, члены НСДАП. Форма одежды, которую носили сотрудники лагеря, принадлежала формированиям CA. Начальником лагеря был мужчина средних лет, полноватый и полысевший, с красивыми чертами лица, который предпочитал носить военную форму, - она подходила ему больше. Это был оберштурмфюрер Френцель . Он хорошо и свободно владел русским языком и только с немцами говорил по-немецки. Секретарем у лагерфюрера работала высокая, стройная блондинка, очень миловидная, приветливая немка, 22-23-х лет. Звали ее в лагере по фамилии - фройляйн Ленц. Потом стало известно чисто немецкое имя ее - Зигрид. Она носила в лагере форму и, видимо, так же была членом национал-социалистской партии. Заместителем лагерфюрера был "фольксдойче" из Республики немцев Поволжья. Фольксдейче принадлежали к менее достойным гражданам рейха, хотя и он тоже принадлежал к НСДАП и тоже носил форму CA. Хозяйственным отделом заведовал также "фольксдойче", с немецким именем и русской фамилией - Ганс Сивкоф , молодой ловелас и волокита. Экономические возможности хозяйственника явно помогали ему франтить среди девиц и женщин. Немецкую администрацию представлять не могу, ибо не сталкивался с ней и не знал ее. Но в управленческом бараке, где три четверти помещений принадлежали руководству, небольшая часть была отведена под ревир (Revier), или санчасть. Она состояла из маленькой приемной-регистратуры и двух комнаток для больных, из них одна служила еще и операционной. Главным врачом санчасти был советский флотский хирург Георгий Леонардович Крупович , до войны служивший на Балтике. Закончив Ленинградскую военно-медицинскую академию, попал в военно-морской госпиталь подводников. К началу войны - он уже флагманский врач одной из подводных флотилий. В плен его взяли в самом начале войны на острове Эзель при исполнении служебных обязанностей. Вот о нем-то я и хочу написать все, что знаю. А знаю я много, так как последние два месяца жизни в Германии и полгода в Швейцарии прошли в самом тесном общении. Первый раз я увидел его в лагере Вустрау у входа в управленческий барак. Он с кем-то беседовал. Стояла глубокая осень, было холодно. На нем было кожаное пальто-реглан и темная шляпа. Помню возникший вопрос: "Что за фрукт? Откуда взялся? Впервые вижу такого немца". А оказалось, что не немец и в Вустрау совсем не новичок. Появился он в лагере чуть ли не под номером один, в начале 1942 года, привез его сам лагерфюрер Френцель. Он в совершенстве владел немецким языком, и когда появилась необходимость во враче-инспекторе, то Крупович, после нескольких месяцев стажировки в дрезденской клинике, подтвердил звание нейрохирурга и занял эту должность. Несмотря на наше продолжительное и близкое знакомство, я ни разу не спросил, почему он пользовался таким особым авторитетом у лагерфюрера. Я допускаю, что необычные способности медика позволили ему стать домашним врачом, - это наиболее вероятный вариант. Другой - немецкое происхождение - я всерьез не принимаю. Но факт остается фактом: Крупович жил в лагере на привилегированном положении. Он имел отдельную комнату в административном бараке, где жили немцы, и держался с официальным немецким руководством на равных. Он и внешностью был похож на немца: полноватое, холеное лицо, чуть крупный нос, свисавшая нижняя губа, казалось, никогда не сходилась с верхней. Большие серо-голубые глаза, слегка выступающие из орбит, хорошо сочетались с коротко стриженными светлыми волосами. Родился он в январе 1910 года в Петербурге, в семье потомственных актеров Мариинского театра. Родители, по его рассказам, часто бывали на гастролях за границей. Ребенок воспитывался в семье тети (по матери) и очень рано проявил свою самостоятельность. Когда однажды тетя упрекнула его за полный пансион, он никому ничего не сказав навсегда ушел из ее дома. Оказался в детском приемнике. Закончив школу, поступил в медицинскую академию. Способности открыли дорогу в общество. Будучи человеком незаурядных дарований, он и дальнейшем был всегда заметной фигурой среди окружающих, несмотря на небольшой рост. Он был прирожденным дипломатом, и это качество помогало ему подниматься по ступенькам служебной лестницы. Часто, когда на эту тему заходил разговор, Леонардович старался охладить мою эмоциональность словами: "Умей владеть собой, не показывай окружающим свои чувства; жизнь - это сцена, и тот преуспеет в ней, кто обладает даром актера". Он был прекрасным, не лишенным чувства юмора, рассказчиком и обладал способностью держать "на взводе" любую аудиторию. Мне запомнилась одна из его историй из поры студенческой молодости. Он так образно представил картину своих похождений, что героев этих и ситуацию я представляю и теперь. Молодую красотку, жену моряка, ушедшего в плавание и неожиданно вернувшегося домой (банальный сюжет для многих анекдотов), застает врасплох звонок в квартире и ставит в безвыходное положение самого героя. Едва успев привести себя в порядок, он выпрыгнул из окна второго этажа на машину с музыкальными инструментами в самом центре города, на Невском. И пока пешеходы приходили в себя от неожиданности, он зацепился за проходящий трамвай, проехал остановку, перешел на другую сторону и вернулся другим трамваем к месту происшествия, чтобы увидеть финал истории. Под началом Круповича в санчасти работал еще один морячок - Саша Филатов , небольших росточка и размеров человечек, с редкими седеющими остатками волос, но пышными баками и остаповскими усиками. Флотский фельдшер со стажем, он и в Вустрау не забывал своей профессии и ассистировал при операциях. Другой помощник - Костя Семенов - к медицине никакого отношения не имел. До войны он жил в Иваново, работал то ли слесарем, то ли электриком. Константин обожал музыку, но не имел музыкального образования: самоучка, он играл на гитаре и пианино, но без особого блеска. Он аккомпанировал себе и тогда, когда напевал романсы и лирические песенки довоенной поры. Когда был в "ударе" и начинал свой "душещипательный" репертуар ("Саша", "Маша", "Татьяна", "Чубчик", "Караван", "Калитка", есенинская "Старушка" и пр.) слушателей собиралось много, и заказы сыпались со всех сторон. Я уже говорил о том, что у входа в лагерь, кроме барака для немецкой администрации, был еще и барак для преподавателей.

Это был народ солидный, менее общительный, склонный больше к чтению, письму и раздумьям. Павел тоже мог бы жить в этом бараке, но предпочитал общий, тот, где в русском блоке жили "простые смертные". Я спал с Павлом на одной "вагонке", а когда в бараке наступала тишина и обстановка располагала к беседе, я переходил с верхней полки на нижнюю и внимательно слушал его интересные рассказы. На территории между кухней и управленческим бараком была свободная ровная площадка, на которой кто-то из любителей волейбола поставил столбы для сетки. Без особого энтузиазма любители волейбола перебрасывали мяч на площадке. Как стало известно, были в лагере и хорошие игроки, но не было "заводилы", кто бы мог "затравить" желающих. Павел имел все данные волейболиста - высокий рост, хорошую прыгучесть. Главное достоинство настоящих игроков - сильный и точный удар да надежный блок. Игрок игрока узнает с первых же ударов по мячу, и стоило Павлу поиграть у сетки несколько минут, сделать подачу и попробовать блок, как болельщики почувствовали, что на площадке игрок, действительно понимающий толк в волейболе. Вечером следующего дня на площадку, кроме игроков, пришли уже и зрители, болельщики. Не все оказались равноценны в игре. Желающих испробовать себя набралось достаточно, и две команды начали игру. И хотя погрешностей было достаточно (а как могло быть иначе?), участники и многочисленные зрители остались довольны, понимая, что эта первая встреча не станет последней. Волейбол пришел в Вустрау с приходом Иванова. Он был популярен не только среди "своих" болельщиков - на площадку стала приходить и немецкая администрация. А когда игры стали проводить на зеленой лужайке, за территорией лагеря, смотреть их стали и жители деревни. Павел стал кумиром. И хотя невозможно прорицать судьбы человеческие, но благодаря волейболу жизнь Иванова в Вустрау получила новое измерение.

Ссылки: