Берлин, впечатления 1943, 1944 г. Англо-американская бомбежка

Хочу поделиться впечатлениями о городе, в котором я жил и работал с 1943 по 1944 год. Город, вобравший в себя памятники мировой цивилизации, истории, культуры, не мог не волновать. Знаменитые Бранденбургские ворота, дающие начало не менее знаменитой Unter den Linden, улицы с поэтическим названием "Под липами", где находились посольства многих государств мира. Staatsopera; [ 13 ] памятник Неизвестному солдату, у которого во все времена и режимы солдаты почетного караула несут вахту памяти, Zoo, Friedrichstrasse, Alexanderplatz - станции метро и надземки.

Помню Тиргартен, [ 14 ] там был громадный бункер ПВО, служивший одновременно убежищем и зенитным опорным пунктом для отражения авиации англо-американцев. Как в свое время в Баку, так и здесь, - мрачные объекты гитлеровского могущества и власти - Polizeipresidium на Alexanderplatz, Гестапо на Prinz- Albrechtstrasse, тюрьма Moabit - они вызывали дрожь не только у нас, но и у немецких граждан, сочувствовавших социал-демократам и коммунистам. В предместьях Берлина, куда можно было добраться поездами подземной и надземной дорог, много дачных построек, утопающих в зелени, ухоженных и декоративных парков, садов. Небольшие красивые озерца влекли сюда любителей природы. К большому моему сожалению, ни красот Wannsee, ни дворцовых сооружений Potsdam'a я не увидел и очень сожалею об этом. Как-то летом 1943 года я решил ближе познакомиться с районом привокзальной площади у Anhalter Bahnhof. Одна из улиц привела меня к известному уже многим зданию Reichskanzlei - Имперской канцелярии гитлеровского рейха. Его массивные колонны и прозрачный с переплетами купол венчало вишневое знамя со свастикой. Я долго смотрел на мрачную громадину, мысленно проникая в залы и служебные кабинеты, в которых вершились судьбы людей, государств и продолжающейся войны. По воскресеньям, когда мы не работали, была возможность поехать на знаменитую толкучку на Alexanderplatz. Площадь бурлила с утра до позднего вечера. Там, на черном рынке можно было приобрести продовольственные карточки, нас интересовали, в основном, хлеб и сигареты. С наступлением комендантского часа ее покидали все кто должен был вернуться в лагерь. На площади, в нижних этажах зданий, находились знаменитые дешевые закусочные Aschinger'a, где по самым доступным ценам можно было пропустить кружку светлого или черного эрзац-пива и закусить селедочным или овощным салатом. В этих же ресторанах знакомились с предлагавшими свои услуги профессионалами-художниками - желающие могли заказать черно-белый портрет на память о знаменитой площади.

Если говорить о продовольственных трудностях в Берлине , то горожане их не испытывали. И я не раз вспоминал строки из "Бакинского рабочего" о том, что жители Берлина уже в 42-м, уничтожив всех собак и кошек, добрались до крыс. Торговля, зрелища, рестораны, средства связи и передвижения, городской транспорт - все работало в своем обычном режиме. Иногда казалось, что войну ведет какая-то другая страна, а не Германия. Война напоминала о себе лишь тогда, когда на Берлин совершали редкие налеты. Противовоздушная оборона легко справлялась с англо-американской авиацией, и объявление противовоздушной тревоги не вызывало у жителей чувств опасности и страха. Дом, в котором жили рабочие фирмы, тоже имел подвал на случай воздушной тревоги, но рабочие не пользовались убежищем. Как правило, сигнал воздушной тревоги объявлялся сразу же после того, как самолеты пересекали Ла-Манш и брали курс на Германию. Редко, когда они достигали Берлина, а те, кто оказывался над городом, сбросив груз, быстро возвращались на свою базу. Обычно минут через 30-40 тревога заканчивалась, и наступала тишина. В конце октября 1943 года население Берлина охватила паника . При налете на город были сброшены листовки: предупреждение союзников вызвало панику. Это было особенно заметно на вокзалах, куда бросились женщины с детьми, домашними вещами, чемоданами, рюкзаками. До ноября, когда планировался массированный налет англо- американцев, оставалось считанное время. Как-то возвращаясь из Вустрау в Берлин, на вокзале я увидел совершенно необычную картину - вокзальная площадь и платформы были забиты отъезжающими. Повсюду шум и суматоха - обстановка напоминала наших беженцев, покидавших прифронтовую полосу. Я спросил прохожего, что все это значит, и услышал, что англо-американцы еще раз предупредили о налете. Я не поверил в это. Через несколько дней ажиотаж и паника стали стихать, и скептики уже посмеивались над легковерами, поверившими в "басню", - население успокоилось. Осень давно сбросила с деревьев листву, сменила ласковое тепло на пронизывающий и сырой холод, туман и слякоть. Теперь все больше тянуло к теплу, в помещение. В ту ночь, с 13 на 14-е ноября 1943 года, невозможно забыть - тогда впервые за все годы Берлин был подвергнут массированному налету нескольких тысяч самолетов. День выдался серый и сырой - временами шел дождь. Асфальт из темно-серого стал черным. Порывы сильного холодного ветра пронизывали до костей. Мы давно поужинали и собирались спать, когда услышали знакомые звуки сирены и, как обычно, засомневались в необходимости убежища.

- Ну вот и алярм [ 15 ].

- Стоит ли идти в келлер? [ 16 ]

- Зачем? Я не хочу разбивать себе ночь. На сей раз желание пришлось изменить. Поначалу стрельба зениток слышалась где- то далеко, и все походило на обычную бомбежку. Потом разрывы послышались ближе, и вот уже ухнуло где-то рядом, отчего стали сильно хлопать дымоходные заслонки, вызвав настороженность и тревогу. Когда же стали раздаваться тяжелые "вздохи" обвалов зданий, то показалось, что следующий снаряд обязательно угодит в наш дом. Хотя несколько фугасок попали на крышу дома и вызвали пожар, прямого попадания тяжелых бомб мы в эту ночь не испытали. Фугаски были потушены, но алярм продолжался. Необычно развивались события этой ночи. До того, как явились над Берлином тяжелые бомбардировщики, штурмовая авиация союзников подавила зенитные точки противовоздушной обороны. Зенитки стихли, и тяжелые самолеты англо-американцев стали хозяйничать в Берлине, как у себя дома. Думаю, что хорошо проведенная операция не обошлась без разведки. Потребовалось лишь всего 15-20 минут, в кромешной тьме, чтобы вывести из строя зенитные батареи. А затем последовала одна волна бомбардировщиков за другой, с невероятной силой бомбивших город в течение нескольких часов. Город принял на себя весь бомбовый груз, и не осталось района, куда бы не добрались в эту ночь самолеты союзников. По всей вероятности, Берлин разбили на квадраты, и каждый квадрат получил свою "долю", а самолеты, скинув ее, уходили на базу. Ничего подобного жители Берлина до сих пор не видели. Ожидая конца налета, люди в бомбоубежище почувствовали, что наверху произошло что-то трагическое. И когда наступил отбой и можно было выбраться на поверхность, их глазам предстала страшная картина огня, дыма, газа, гари, провалившихся окон, горящих бревен, кровли, обрушенных этажей, обугленных бумаг, газет, документов и безумных, растерянных людей - все это напоминало преисподнюю и Страшный Суд. Горящий город не давал возможности дышать. Ходить по улицам было опасно, можно было угодить под тлеющие головешки. Еще более страшное зрелище предстало на рассвете, когда сквозь дым пожарищ стали возникать новые обличья улиц и площадей Берлина, этого смертельно раненого города. Все вокруг было разрушено. Казалось, не осталось ни одного целого дома. На улицах перевернутые трамваи, автобусы, машины, среди всего этого невиданного хаоса люди, растерянные, с остатками вещей, детскими колясками, велосипедами. Утром начали работу аварийные службы. Неглубокое берлинское метро сильно пострадало от попадания воздушных снарядов - в огромных воронках зияли внутренности подземного хозяйства. Признаться, я был удивлен оперативностью, с какой службы города стали выполнять свои задачи и наводить порядок. Немецкие дисциплина и ответственность творили буквально чудеса (учиться этому нужно не взирая на свои чувства, симпатии или антипатии по отношению к строю).

Как отнесся я, пленный чужестранец, к этому ноябрьскому налету? Мне, видевшему зверства немецких солдат на фронте и в оккупации, расстрелы невинных красноармейцев и командиров, коммунистов и евреев, наконец, удалось увидеть акт возмездия в этом чужом городе, где за пять лет прошедшей войны жители не знали истинной ее цены - злорадствовал ли я, воспринимал ли эту кару, как справедливое возмездие? Испытывал ли я чувства мстительного торжества - "Так вам и надо!", - вполне естественные в эти минуты? Нет, нет и еще раз нет! Я всегда помнил о крестьянине Франце Эбеле, который во мне, пленном, видел прежде всего человека и относился ко мне, русскому, как и к другому пленному, французу, как к равным членам своей семьи. Но я помнил и об оборотне Гансе Мюллере, забывшем все святое и видевшем в нас рабочее быдло и бессловесную скотину. Долго еще кровоточил след ноябрьского налета в сознании переживших его людей, не раз вздрагивали сердца при словах: "Achtung, Achtung! Wir geben die Luftlagemeldung!.." [ 17 ] Прожил я в Берлине полтора года. Долгие, очень долгие полтора года. Годы жизни, определенные человеку, говорят, известны только Богу. Моя жизнь уже не раз подходила к этой черте, но, не останавливаясь, неожиданно сворачивала в сторону. Теперь ей и сворачивать некуда. Сейчас, прежде чем перешагнуть ее, я хочу рассказать еще и о том, что было важно для меня и моих друзей о том, что осталось за страницами следственных дел. Это касается сугубо личных сторон жизни, но без них жизнь моя будет выглядеть рассказом без начала и конца, а действия и поступки наши не получат должного объяснения и понимания. Из Берлинского периода это, кажется, и есть самое значительное и самое достойное внимания. Мои мысли тогда были заняты прошлым. Время пыталось стереть его, но не смогло. Первое чувство возвращало меня к незабываемым минутам, проведенным с Асей, и я не хотел мириться с мыслью, что оно больше не вернется. Мне казалось, что потеря надежды на встречу отнимает смысл у всей остальной жизни. Я не могу назвать нового круга знакомых в этот период берлинской жизни, хотя они могли появиться. Моя натура мешала новым знакомствам. Между тем большой город открывал и новые большие возможности. Я ими, увы, не пользовался. Ходил на работу, общался с людьми своего окружения и проводил жизнь в обычных условиях - работа и дом. На большее я и не претендовал. А если говорить обо всей прожитой жизни, то и она прошла точно так же.

Ссылки: