Астахов П.П.: этап на Красноярск - 62 дня

В сентябре 1952 года по наряду Москвы меня отправили за пределы Воркутлага. Куда и зачем; в тюрьму или лагерь; надолго ли, вернусь ли обратно; что ожидает там? Бог знает? После второго постановления Особого совещания у меня не было больше иллюзий, и я не тешил себя надеждой на освобождение. От срока, полученного в 50-м, прошло всего два года, а оставалось еще восемь. Зима пришла рано. Дорога к пересылке уже подмерзла и не успела принять снежный покров после недолгого лета. Снежную круговерть подхватывал ветер и уносил в серую мглу скоротечного дня. На душе тревожно и уныло. Опять этап в "Столыпине", и неприятные ассоциации, ничего доброго не сулящие.

Предчувствия меня не обманули - дорога после Кирова пошла в сторону от центра: нас везли на Восток. В памяти остались два долгих месяца дороги и несколько пересылок, где приходилось ожидать этапных "столыпинских" вагонов. За 62 дня мы проехали одиннадцать наиболее крупных городов Коми, Урала и Сибири. В конце ноября 1952 года я прибыл в Красноярск и был определен во внутреннюю тюрьму краевого управления КГБ . В пятидесятые годы, о которых идет речь, все подобные переезды по нарядам Москвы считались обычным явлением и, вероятно, ни у кого не вызывали требований соблюдать процессуальные нормы осужденных. Дорога могла продолжаться до "бесконечности", и пребывание в тюрьме тоже не ограничивалось сроком, хотя разные статьи и параграфы УПК требовали этого. В Красноярске стало известно, что вызов мой организовало следственное управление Красноярского края, чтобы использовать на суде в качестве свидетеля. Я должен был опознать военнопленного из лагеря Вустрау: скрыв свою принадлежность к особому лагерю, он избежал ареста после войны и жил до сих пор на свободе. Но миссия моя осталась невостребованной из-за длительного переезда в Красноярск. Рыжий, веснушчатый, средних лет мужчина, с легко запоминающейся фамилией Ковецкий , действительно, остался в моей памяти. Он говорил с дефектом - шепелявил - и всем обликом своим напоминал ярко выраженного еврея, чудом сохранившегося в условиях немецкого плена. Я запомнил его по этим признакам еще в Вустрау; так что когда мне предъявили его фотографию для опознания, то я сразу узнал его. Может быть, и не следовало этого делать, сославшись на память? А теперь меня решили использовать в качестве свидетеля на суде, и, возможно, мои показания имели бы для него значение. Однако следствие и суд были уже закончены, Ковецкий получил срок, и его уже отправили в лагерь. Моя миссия оказалась невостребованной. Но и вернуть меня обратно в Воркуту было тоже непросто - я был один, и нужно было собирать попутчиков. Их не было. В который уже раз я стал заложником обстоятельств. Меня поместили в одну из камер внутренней тюрьмы, где я должен был ожидать оказии для возвращения. Потянулись томительные дни в Красноярской тюрьме. Меня не вызывали в следственный отдел - не было нужды. Чувствовал, как уходят силы. Обессиленный физически и морально, я с трудом переносил тюремные тяготы. Одолевало малокровие. Нужно было питание и переливание крови. Не было ни того, ни другого. Я имел право лишь на жалобы и заявления, но от них было мало толку. Однажды вызвали к следователю, который начал интересоваться моим здоровьем и настроением. Странная забота! По вопросам я понял, что мои заявления и жалобы читают в следственном отделе - там знали, что я болен и нуждаюсь в лечении. Следователь решил использовать момент и предложил сотрудничество, рассматривая его, как доказательство моей лояльности. Мой ответ не понравился: "Считайте, что разговора между нами не было". После этого в Красноярске меня больше не вызывали.

Ссылки: