Астахов П.П.: в Neuville

После полученного письма из Парижа Крупович побывал в Берне и через комиссариат интернированных и госпитализированных добился своего назначения на должность офицера связи. Вскоре он забрал свои вещи и поселился в тихом районе Берна на частной квартире. Наше положение позволяло жить, не задумываться о хлебе насущном. Кроме готового стола в ресторане, мы еще получали двенадцать франков в месяц на карманные расходы. Когда Круповичу нужны были деньги, все наше денежное довольствие переходило в его распоряжение. Энергия Круповича постоянно требовала участия в активной деятельности. Ему было в то время тридцать пять лет - возраст зрелого человека, за плечами которого была самостоятельная жизнь в Ленинграде, военно-медицинская академия, специальность нейрохирурга, практическая работа врачом на подводном флоте, война и плен. И в плену он не затерялся в общей массе людей, отличное знание немецкого языка, познания английского и французского, наконец, житейский опыт позволили занять ему место офицера связи. Его принадлежность к военно-морскому ведомству Советского Союза с его жесткими кадровыми требованиями говорила о том, что он и здесь преуспел, пройдя через ячеи государственной безопасности и получив допуск в эти не каждому доступные заведения. Факты эти говорили о том, что Крупович понимал жизнь с самых разных сторон, знал пусковые рычаги и умело ими пользовался. Мы были поражены его успехом: ведь все, что он сделал в Берне, он сделал сам, в чужом государстве, без связей и рекомендаций! Его отъезд означал и то, что первые звенья нашей цепочки начали распадаться. Перед отъездом у него состоялся разговор с Павлом, он обещал забрать его в Берн при первой же возможности. Хочу добавить о нем еще несколько слов. Многое стараюсь осмыслить и объяснить и где-то, не зная действительных фактов, могу в чем-то ошибаться. Дополнительные же факты из его следственного дела помогли бы точнее разобраться в одиозной фигуре Георгия Леонардовича . Порой мне казалось, что именно близость к Круповичу и Иванову рикошетом ударила и по мне тем решением Особого совещания. Сравнивая свою жизнь после освобождения из плена с жизнью Круповича и Иванова, прихожу к выводу, что все время в Германии, как и в Швейцарии, был я неприметной и серой лошадкой, способной лишь тянуть воз и подчиняться командам. Изменить такое положение я не мог по многим причинам - был молод, неопытен и глуп. В их добром отношении была не заслуженная мною привилегия, они, такие заметные и авторитетные, оказывали покровительство мне, человеку простому и ничем себя не проявившему.

После отъезда Круповича у нас тоже произошли перемены: хозяйка гостиницы отказала нам в содержании. Нужно было искать новое место для жительства. Решить этот вопрос помог все тот же Крупович. Он приехал в Neuville и договорился о переезде к новой хозяйке, по соседству с гостиницей. Немолодая Frau Loeb жила в хорошем двухэтажном особняке с красивым приусадебным участком. Многолетние деревья с густой кроной, кроме тени и прохлады, доставляли еще и эстетическое удовольствие. Территорию дома опоясывала ажурная, отлитая из чугуна, решетка, а на входных воротах красовалась, начищенная до блеска табличка: "Pansion Frau Loeb". Ярким ковром в саду рассыпались клумбы декоративных цветов - гордость хозяйки и двух дочерей - Марты и Эммы , девочек молодых, но не по возрасту солидных. Разместили нас на втором этаже, в просторной спальне с двумя окнами в тенистый сад. Хозяйка и дочери просыпались рано - к девяти часам в столовой первого этажа накрывали на стол. Ударом гонга девочки приглашали "офицеров" к завтраку. Они помогали матери по хозяйству: занимались уборкой дома, приготовлением пищи, сервировкой и уборкой стола и другими работами во дворе. Когда требовалась мужская сила, мы предлагали свою помощь, и это вызывало благодарность фрау Loeb. Все было чинно, красиво и благородно; мама была довольна тем, что у девочек появилась такая компания молодых людей, на которую можно положиться во всех отношениях. Вечерами чаевничали с хозяйкой и дочерьми и вспоминали прошлое, иногда играли в настольный теннис. Удивляла прыть в игре располневших девиц. В доме была небольшая библиотечка на немецком и французском языках, и среди книг я обнаружил "Войну и мир". Попытался заглянуть в немецкое содержание и к удовлетворению заметил, что многое понимаю без словаря, особенно тексты разговорной речи. Но прочитал лишь немного, больше тянуло к озеру. Девушки любили наше общество, с удовольствием участвовали в разговорах. Иногда всей компанией приходили к берегу, где постоянно находилась лодка, любезно предложенная местным богатеем. Уезжали на несколько часов на зеленый остров, чтобы там покупаться и провести время. Это была счастливая и беззаботная пора, которая не могла продолжаться долго, и она действительно вскоре оборвалась.

Как-то вечером, повинуясь нахлынувшим воспоминаниям, фрау Loeb поведала о себе и о семейной трагедии. Супруг ее занимался предпринимательством, он имел механические мастерские и по делам фирмы часто бывал в Европе. Последний раз уехал в Париж. Но вернуться домой было не суждено. Неудачник-менеджер, к тому же еврей по национальности, он попал в лапы гестапо и был расстрелян, оставив ее вдовой, а двух несовершеннолетних дочерей - сиротами. Теперь же оставшееся после мужа добро и дом давали им средства к существованию. Рассказывая эту историю, фрау Loeb утирала слезы. Хочу обратить внимание на наши отношения с местными жителями. Положение интернированных не снимало с нас ответственности за соблюдение достойного поведения. Мы хорошо понимали эту миссию и поддерживали честь страны, которую здесь представляли. Поэтому общение с местными гражданами было доверительно-уважительным и к закону, и к правопорядку. Крупович сдержал слово - скоро после отъезда в Берн туда выехал и Иванов. От нашей группы в Neuville осталось только трое - Августин, Костя и я. Жизнь проходила праздно, было много свободного времени. Я купил в местном магазинчике блок для рисования, цветные карандаши, пастель и стал рисовать, натура не оставляла меня равнодушным. Была середина лета, и мы наслаждались чудесными днями. Крупович и Иванов, получив разрешение на организацию лагерей русских беженцев, выехали в разные концы Швейцарии в те лагеря, где содержались наши граждане, чтобы познакомиться с ними, составить списки, представить их в комиссариат. Нужно было создать единый лагерь беженцев. Думаю, что Павел занялся этой работой не случайно, он рассчитывал встретиться с Ольгой , с которой была договоренность еще там, в Германии добраться до Швейцарии. Казалось, Павел мог бы рассказать мне об этом, но он мне ничего не сказал. Встреча их и впрямь состоялась, и Ольга из лагеря переехала в Берн на частную квартиру, в которой проживали Крупович и Иванов. Во время своих поездок по лагерям интернированных Павел встретил знакомого из Вустрау, который рассказал о реакции Зигрид на наш побег. Ленц стояла на ступеньках площадки у входа в административный барак и с кем-то разговаривала. К ней подошел один из сотрудников и что-то сказал (это было сообщение о побеге). Он ничего не знал о ее отношениях с Ивановым. Новость была невероятной. Зигрид на глазах у людей потеряла сознание, упала на площадке. Ее занесли помещение, стали приводить в чувство. По лагерю поползли слухи. Я тяжело переживал это известие. При всей привязанности к Павлу я не находил ему оправдания. Доброта и отзывчивость Зигрид, желание помочь склоняли мои чувства к женщине, которая ради любви была готова на любые жертвы. В эту роковую минуту она не смогла скрыть своего чувства к любимому человеку даже для того, чтобы сохранить тайну. Меня еще долго преследовала горечь этого известия, когда я представлял себе все подробности - я определенно осуждал двойственность поведения Иванова. Решение связать свою жизнь с Ольгой, так же нуждавшейся в его поддержке и помощи, выглядело все же безнравственно по отношению к обманутой Зигрид.

Крупович и Иванов - кто они? Если верить сведениям Ленинградской городской справки, куда я обратился в 1971 году, приехав в Ленинград, чтобы разыскать близких друзей, ни Круповича, ни Иванова уже не было в живых. В двух справках в конце стояли приписки: "Умер в 1961 году". Мне не хотелось в это верить - ведь оба были еще молоды, особенно Иванов. Крупович 1910 года рождения, а Иванов - 1918-го. Я попытался разыскать близких Иванова по указанному адресу, но ни в первый раз, ни через несколько лет во второй - мне это не удалось. В Ленинграде - триста тысяч Ивановых (это сказали в Горсправке), немало и Павлов Семеновичей с таким же возрастом. Я многого не знал о деловой жизни Иванова и Круповича. Хотелось бы увидеть их, чтобы услышать хотя бы теперь о делах их прошлой жизни. И за границей, и после возвращения в Советский Союз, меня не оставляла мысль, что оба они - советские разведчики, оказавшиеся в плену. От этой мысли меня всегда охватывало чувство гордости за близость к ним. Сам я к их деятельности не имел никакого отношения. Что не помешало мне разделить наказание за несовершенные преступления. Конспирацию же, проявляемую ими по отношению ко мне, я объяснял объективными причинами - моей молодостью и отсутствием опыта, но она все-таки вызывала во мне чувство обиды. Поэтому и остались в тени их конспиративные связи, я не могу назвать ни одного человека, с кем встречались Георгий и Павел за границей, хотя оба были всегда на виду. Размышляя об их работе в Швейцарии, я допускаю, что положение свое они использовали для сбора нужной информации и последующей ее передачи. Зная специфику работы, они продолжили свою деятельность и в Швейцарии, хотя и отказались от побега к союзникам. Я впервые высказываю такое предположение, но с тех пор прошло много лет, тогда мне было двадцать три года, и все принималось на веру, безо всяких если бы и кабы. Но на вопрос: "Кто же они?" - я так и не ответил. Я не знаю.

Ссылки: