Тяжелые бои наших танков в Испании

Сообщение о подвиге танкистов капитана Грейзе громким эхом прокатилось по всей Испании и вызвало отклики даже в зарубежной печати. Настроение республиканцев поднялось, моральное состояние бойцов улучшилось. Весь следующий день, 30 октября, танкисты приводили в порядок себя и свои машины. Двоих раненых и обожженных отправили в госпиталь, тяжело раненный испанец не дожил до утра. А башнера из осажденного танка Соловьева, прожившего четыре часа под угрозой смерти, отправили в психиатрическую лечебницу. Легко раненные остались в строю. Среди них и экипаж Армана. У всех серьезные ожоги, по в госпиталь никто не ушел.

- Обстановка на фронте не предвещает отдыха...- записал в тот день Арман. Броня танков хранила множество следов вчерашнего боя. Воентехники пытались подсчитать число вмятин, шрамов, заструг, царапин, пулевых отметин, - куда там! На одном из танков ходил в бой Василий Глушков. Арман не оставил его на ремонтной базе, потому что хотел в боевой обстановке иметь под рукой пункт скорой технической помощи. А в командирских способностях и в хорошей боевой подготовке Глушкова он был уверен. Первый и последующие бои подтвердили предусмотрительность капитана. Воентехник Глушков и воевал геройски, и успевал в минуты короткой передышки показать себя опытным танковым лекарем. Больше всего забот по-прежнему причиняла ходовая часть. Ночью заправляли машины. Заправка шла кустарным способом - горючее носили в ведрах, а нацеживали из бочек; шлангов не было. Набивали пулеметные диски патронами, ввинчивали взрыватели в снаряды. Гонценбах с помощниками всю ночь осматривали двигатели, тщательно проверяли работу стартеров. Дольше, чем со всеми другими, мыкались с танком Соловьева. До самого рассвета мелькали переносные фонарики и лампы под брезентами, шел текущий ремонт. Семен Осадчий с забинтованной головой несколько часов лежал возле своего танка и возился с гусеницей.

Мятежники бомбили Вальдеморо. К исходу дня Арман перебазировал колонну и тыловое хозяйство в рощу у горы Сьерра-де-лос-Анхелес - горы Ангелов. Местность для тыловой базы Арман обычно выбирал сам. А так как приходилось отступать с боями, больше двух-трех суток ремонтники и оружейники на одном месте не жили. Исключением стали лишь стационарные мастерские, организованные Кривошеиным на базе депо и мастерских автомотрис; это в 28 километрах восточнее Мадрида. 31 октября мятежники захватили Вальдеморо. Отступили к Хетафе, южному пригороду Мадрида. Пехота по-прежнему воевала неумело, без должной стойкости. О некоторых эпизодах этого дня сохранились беглые записи, сделанные Арманом:

- Противник повел наступление от Сесеньи на Гриньом силой двух пехотных батальонов с конницей при поддержке девятнадцати танков "ансальдо" и двух эскадрилий авиации. В 8 часов утра мы получили приказ командующего Центральным фронтом немедленно всеми танками выйти в' район Фуэнлабрада и совместно с пехотой атаковать противника... Офицеры пехотных частей утверждают, что противник - на противоположных скатах высот, северо- восточнее Парла. Развернувшись, десять танков атакуют высоты... В течение дня из штаба фронта поступает ряд приказов атаковать противника то на одном, то на другом направлении. Везде встречаем отступающие части. Пятая бригада наиболее устойчивая, но и ее батальоны отходят, видя, что соседи на флангах отступают... Последний бой пришлось провести уже в сумерках атакой в сторону Пинто, где огнем танков была разбита колонна противника".

- Получаем приказ, - записал Арман 1 ноября, - вместе с двумя батальонами пехоты контратаковать противника в районе Хетафе. Атака прошла успешно. Противник отошел, и республиканская пехота заняла выгодные позиции на высоте. В полдень получен новый приказ: помочь народной милиции в районе Мостолес. Это совсем другое направление. Рота совершает марш вдоль фронта... К исходу дня танки сосредоточиваются восточнее Леганес. В течение ночи техника приводится в порядок, пополняются боеприпасы". Для того чтобы залатать дыры в обороне, сдержать атаки, отряд Армана разделили на взводы, даже на одиночные машины. Они играли роль подвижных орудий, поддерживали упавших духом стрелков, имитировали сильную оборону. Арман понимал, что такая тактика порочна, но в крайне критических обстоятельствах к ней приходилось прибегать.

Его с оставшимися танками перебросили на участок, где оборонялся полк командира Рохиаса. Местность на этом участке настолько сильно пересеченная, что нельзя вести наступление в развернутом строю. Так же опасно двигаться в маршевой колонне: за скалой можно не заметить засаду. Арман собрал экипажи и предупредил - управлять боем будет с командного пункта. - Ваши рации работают только на прием. Капитан обвел глазами командиров машин, Он кого-то искал, и вот его взгляд остановился на Федоре Лысенко.

- Вы, товарищ Лысенко, вместе с Мерсоном останетесь в резерве. Еще не оправились после Сесеньи.

- Товарищ капитан, разре...

- Не разрешаю, - Арман повысил голос и повторил приказание. Лысенко и Мерсон не шелохнулись. Арман подошел, посмотрел на них, но в глазах его не было строгости. Лысенко толкнул Мерсона локтем, мол, наша берет. Арман заметил, улыбнулся, пожал обоим руки.

- Ладно, езжайте, черти упорные! На месте башенного стрелка поедет с вами Антониус. Обращаясь к танкистам, Арман продолжал:

- Приказываю во взаимодействии с пехотой выбить противника с двух впереди лежащих высот. Дальнейший маршрут - железнодорожная будка, отдельная усадьба. Арман обошел машины, придирчиво проверил механизмы, вооружение, у своего танка задержался. Как, камарада Мерсон, наша "таня" не подведет? Нет, камарада капитан,- ответил твердо Мерсон. Уж если "таня" вынесла нас, горящая, из Сесеньи... Осадчий пожаловался на головную боль: "Меня ведь не только тряхнуло, но и стукнуло. Все время шум в мозгах. Не знаю, что делать. Бесконечный шум. Когда стемнеет, сдам взвод и залягу на несколько часов. Может, голова отойдет? Гудит, как телеграфный столб в поле. Капитан мне уже три раза приказывал лечь. Вот возьму и лягу... А пока... Гляньте - фашисты опять надымили! Послышалась команда: "По машинам!. Осадчий встал и направился к танку.

В этот день Кривошеий привез на передовую кинооператора Романа Кармена , познакомил с Арманом и просил того помочь со съемкой. На следующий день, встретив Кривошеина в штабе, Арман сказал: "Знаешь, Семен, у меня на броне вчера вместо десантной пехоты сидел Кармен и крутил свою шарманку. Мой башенный стрелок принял его за марокканца и чуть было не отправил к праотцам. Я звал Кармена в танк, потеснились бы. Ни в какую! Мне, говорит, надо все видеть своими глазами, чтобы натура была настоящая... Ты подумай, какой отчаянный! Чтобы заснять несколько наемных марокканцев, два часа сидел под пулями!.."

Много лет спустя, в мае 1967 года, корреспондент "Комсомольской правды" А. Иващенко позвонил Роману Кармену а попросил у него какое- нибудь фото Армана, сделанное в Испании. Он услышал взволнованный голос:

"О, не бередите раны. С танка Армана я снимал много боев, но не снял ни одного кадра с ним. Тогда этого не разрешали делать...Я перерыл все. Ничего не сохранилось. А как нужен материал! Делаем сейчас картину

"Гренада, Гренада, Гренада моя..." (Комсомольская правда, 1967, 5 мая)..

"Да, храбрый парень, ничего не скажешь! Танки Армана пережидали огневой налет за каменистыми холмами; видимо, противник засек их местонахождение. Арману надоело сидеть в башне, и он залез под танк, это достаточно безопасно. Можно подышать чистым воздухом. Какая пахучая трава растет на каменистой почве! Запах ее слегка напоминает полынь, хотя и не такой горький. В траве тут и там синеют цветы. Ни в Прибалтике, ни в Белоруссии он таких не видел. Вылез из-под танка, сорвал цветок, другой... А что, если нарвать букет и отвезти той смуглой, белозубой милисиане, которая на счастье бросила ему гвоздику перед боем? Вечером он поедет к военному советнику Гореву в министерство и передаст цветы Лине. К букету приложит записку: "Привет с 15-го километра?...

2 ноября Арман сделал запись: "Поставлена задача: совместно с пехотой контратаковать и уничтожить противника, занимающего позиции в заранее подготовленных окопах в районе Фуэнлабрада. Атакуем. Танки вырываются вперед, уничтожая живую силу и огневые точки противника. Республиканская пехота восторженно приветствует нас возгласами и аплодисментами. Но вскоре противник вновь занимает этот рубеж. Выходит, нужно повторить атаку, что мы и сделали. В 12 часов получен приказ: роте выйти в район Мостолес и остановить продвижение противника, под натиском которого республиканская пехота оставила Мостолес и через Алкоркон отходит на Мадрид. От разведки получено донесение, что с северной окраины Мостолеса по нашим танкам впервые был открыт огонь из противотанкового орудия.

Короткой атакой выбиваем противника из района Мостолес. С наступлением темноты удается удержать пехоту па рубеже в двух километрах от железнодорожной станции Алкоркон. Подбит танк Осадчего, сам он тяжело ранен". Перед тем как покинуть исходную позицию и снова пойти в бой, Арман спросил у Семена Осадчего: "Может, Семен, отлежишься сегодня? И боль утихнет. А мы без тебя обойдемся, вот увидишь, обойдемся... Но Осадчий в ответ тяжело покачал забинтованной головой, еще глубже напялил шлем на бинты, уже давно потерявшие белизну, и молча опустился в люк машины. Танк Семена Осадчего неосторожно выдвинулся вперед и занял позицию на пригорке. И в эту трагическую минуту в танк попал снаряд.

Через люк механика-водителя вылез оглушенный Уманец, весь в крови, за ним испанец-заряжающий, тоже окровавленный. Несчастье произошло с Осадчим. Несколько человек спрыгнули с машин и побежали к дымящемуся танку; побежали и испанские бойцы. Кто из них не знал и не любил компаньеро Симоно Осадо!

- Назад! - крикнул Лысенко. Мерсон резко развернул машину и отвел ее на обратный скат соседней высотки. Лысенко был прав, когда предостерегал других, и поспешно сам сменил позицию - как раз на том месте, где только что стоял их танк, разорвался второй снаряд. Михаил Кольцов несколько дней находился в роте Армана, был очевидцем этих боев.

Четыре танка пошли вперед, на батарею, отомстить за Симона. Он свесился, как надрезанная кукла, над бортом башни. Остальные двое были невредимы, но оба совершенно багровые от крови. Симона начали вытаскивать, и вдруг все отшатнулись. Его ноги остались в башне. Одна нога по колено, одна по бедро. Это было страшно своей непонятностью.

Видимо, разрыв пришелся не над башней, а в башне. По самому танку трудно было судить, металл у борта искривился немного. Встрепенувшись, опять начали снимать Симона. Его положили на одеяло. Повязка сбилась с головы, ее поправили, хотя это было неважно. Он совершенно не дышал, но вдруг повернулся своим широким телом на бок. Опять все содрогнулись, но кое- кто заулыбался: выходит, Симон жив. Его обратно повернули на спину и стали туго обматывать культяпки ног. Невозможно было остановить кровь. Одеяло сразу почернело. Все-таки Симон жил. Про таких говорят: "Могучий организм". Осадчий пришел в сознание и попросил пристрелить его, но не оставлять врагу. По дороге в госпиталь его состояние ухудшилось. Через полчаса после того как ушли танки Армана, сдали Торрехон. А танки в это время ушли к Леганес, чтобы прикрыть обнаженный участок фронта.

3 ноября на толедской дороге республиканцы собрали в кулак пять батальонов. Взаимодействуя с шестеркой танков, они прорвали позиции фашистов и ворвались в Вальдеморо, оставленное накануне. Но стоило перебросить танки на соседний участок, как мятежники выбили оттуда республиканцев. Шесть танков помогли ворваться в третий раз в Торрехон,

Бой длился около пяти часов. После того как танки ушли на новый участок, пехота оставила Торрехон. Почти весь день Михаил Кольцов провел со взводом танков. Девять раз маленькийотряд Армана перебрасывали с места на место, и каждый раз танкистов посылали туда, где трещала и рвалась линия обороны Мадрида.

- Встреча всюду была трогательно-радостная,- читаем в "Испанском дневнике" , - пехотинцы бросали вверх шапки, аплодировали, обнимались, даже садились на танки, когда они шли вперед, в атаку. Но едва прибывал связной мотоциклист, вызывая на другой участок, настроение сменялось на гробовое и отчаянное. С опущенными головами, волоча винтовки по земле, дружинники брели назад, в тыл, к Мадриду.

Танкисты с утра были оживлены, потом устали, обозлились, стали молчаливы, который день без отдыха, по четыре часа сна! Они все-таки выходили еще и еще, десятки раз, на холмы, стреляли безостановочно, разгоняли скопления пехоты противника. Накалялись стволы пушек, механизмы пулеметов. Не было воды для питья. Огонь противника их пугал мало. Пули барабанили, как крупный дождь по железной крыше. Опасно было только прямое попадание крупнокалиберных снарядов. И все-таки танки шли, прорываясь вперед сквозь артиллерийскую завесу, шли на орудия и заставляли их умолкать.

Они только спрашивали:

- Кроме нас, дерется кто-нибудь еще?

Мигэль уверял: - Конечно! Постепенно! Все в свое время! Еще не наладилось взаимодействие. Приучаются.

Танкисты улыбались. Самочувствие их с незначительными отклонениями одинаковое в каждом бою. Броня под солнцем сильно нагревается, голой рукой к ней лучше не прикасаться. Экипаж в непрерывной тяжелой работе. Один работает с подъемными и поворотными мехапизмами пушки и пулемета. Другой достает снаряды и патронные диски из гнезд, заряжает пушку и пулемет. Третий без отдыха дергает рычаги. Когда после выстрела затвор пушки открывается, часть пороховых газов вместе со стреляной гильзой выбрасывается в боевое отделение танка. Вентилятор не успевает очистить воздух внутри, поэтому при задраенных люках после 20-30 выстрелов дышать трудно. Само собой разумеется, что в таком ожесточенном бою режим стрельбы из пулемета короткими очередями не соблюдался, и стволы сильно перегревались. Из-за песка и перегрева некоторые пулеметы работали с перебоями. Для замены раскаленных стволов запасными в ходе боя, по приказу Армана, экипажи были снабжены рукавицами. В танке Армана в боевой укладке сорок снарядов; рация мешает втиснуть еще десяток. Сколько же он успевал наглотаться за день едкого порохового дыма и газов, если все снаряды расстреляны! Сколько раз заходился от кашля, сколько горючих слез пролил, сколько железного грохота било в уши, если он расстрелял весь запас патронов - без малого две тысячи штук!

- Все мы, танкисты,- усмехался про себя Арман,- будущие пациенты врачей по болезням уха, горла и носа. Горстка танкистов показывала чудеса храбрости, появляясь в один и тот же день то на одном, то на другом участке фронта.

Фашисты были убеждены, что против них действует по крайней мере танковая бригада. Капитан Грейзе стал легендарным "танкиста русо". Под стать капитану его боевые товарищи. Все похудели, покачивались от усталости, на некоторых комбинезоны висели как на вешалке; им хотелось спать, они не могли досыта утолить жажду, были грязны, как трубочисты, кочегары и смазчики одновременно. Все сильно изменились за шесть дней.

Ссылки: