Михаил Ардов на Всесоюзном радио

Музыка смолкла, коричневая лента сменилась розовым ракордом, и режиссер радиопередачи нажал на магнитофоне кнопку "стоп". В наступившей тишине раздается голос главного редактора:

- Так. Давайте обсуждать. Новые коллеги мои, редакторы один за другим берут слово. Я то и дело слышу:

- Эта песня - хорошая, а эта - плохая...

- Этот рассказ хороший, а тот - плохой... Я смотрю на всех с изумлением. Они сошли с ума или друг перед другом искусно притворяются. Вся эта радиопередача, все эти песенки и рассказы - такое дерьмо, что об этом вообще говорить совестно... А вот поди ж ты - волнуются, спорят... Это - мой первый рабочий день на Всесоюзном радио , в редакции сатиры и юмора. Все сотрудники отдела собрались в кабинете "главного" и слушали только что записанную на пленку передачу. Но вот пролетел месяц, другой... Я побывал на множестве таких обсуждений, и вот на очередном прослушивании я уже слышу свой собственный голос:

- Это - рассказ хороший... Эта песня - плохая... Так я стал разбираться в сортах дерьма. И при том весьма профессионально. Коллега заглядывает в дверь комнаты и говорит мне:

- Тебя вызывают в политконтроль. Так у нас на радио называлась цензура.

- К чему они там прицепились? - бормочу я, поднимаясь на шестой этаж. За столом сидит мрачноватого вида немолодая тетка, перед ней папка с текстом подготовленной мною новогодней передачи.

- Посмотрите. Она указывает мне на такое место из невинного детского рассказика:

"Посреди зала возвышалась елка, похожая на трехступенчатую ракету". -

- Ну и что? - спрашиваю я цензоршу.

- Как это - ну и что? - отвечает она.- Почему тут у вас сказано "трехступенчатая"?.. Ведь именно на таких ракетах доставляются в космос советские корабли... Я этого не могу пропустить в эфир...

- Хорошо, - говорю я, понимая, что спорить бесполезно, - давайте напишем так: "елка, похожая на космическую ракету"...

- Вот это другое дело, - с удовлетворением говорит цензорша. Я собственноручно делаю исправление в тексте и удаляюсь.

Цензорские функции осуществлял не только этот "политконтроль", это делали решительно все начальники, вплоть до самого председателя комитета по радиовещанию и телевидению. В те годы я открыл такую закономерность: предугадать, чего именно потребует цензор невозможно, ибо ход его мысли - непредсказуем. Мне даже пришло в голову, что какой-нибудь ученый мог бы взяться за написание труда - "Психология цензора", работа могла бы получиться прелюбопытнейшая.

Несмотря на всю бдительность "Политконтроля" и начальства, на радио по временам случались весьма скандальные истории. Одна из них привела даже к некоей реорганизации. В мое время, в начале шестидесятых существовал на радио небольшой отдел выпуска программ. Состоял он из одного симпатичного еврея по фамилии Киперман и нескольких его помощников. Этот Киперман принимал у нас папки с текстами и давал "добро" на прокручивание наших пленок. В свободное же время - какового у него почти не было - он, сидя за своим столом, занимался чтением весьма популярных в те годы фельетонов Леонида Лиходеева . Но вот вместо кипермановского отдела возникла огромная, с десятками сотрудников "главная редакция программ". И все это лишь по одной причине: выяснилось, что необходимо проверять не только самые радиопередачи, но, так сказать, их стыки - чем кончается одна и с чего начинается другая. И выяснилось это весьма скандальным образом.

Был самый обычный день. В эфир одна за другой выходили запланированные и записанные на пленку передачи. Но в какой-то момент на радио поступило экстренное сообщение ТАСС, его следовало передать немедленно. Информация была такая:

"Первый секретарь ЦК КПСС, Председатель совета министров СССР Никита Сергеевич Хрущев отбыл с дружественным визитом в Финляндию". После этих слов диктора заиграла музыка и разухабистый женский голос спел:

Не ходи ко мне, Никита,

Не волнуй мою ты кровь,

Твое сердце, будто сито,

В нем не держится любовь. Разумеется, никакой намеренной провокации тут не было. За сообщением ТАСС пошла очередная передача "Музыка из кинофильмов", и она, как на грех, начиналась именно этой частушкой из картины "Светлый путь"... Старые сотрудники радио вспоминали множество подобных историй. Но все это, как правило, относилось к временам, когда почти все передачи шли из студии прямо в эфир. (В мое время таким образом передавались лишь последние известия, все прочие программы были записаны на пленку.)

Мне запомнился забавный случай с диктором по фамилии Герциг . Этот человек был страстным игроком на бегах. И вот как-то раз он примчался в радиостудию прямо с ипподрома. Ему надо было прочесть в эфир рассказ, который начинался такими словами: "Тонула женщина". А поскольку мысли диктора были все еще на конском ристалище, он произнес в микрофон: -

Тонула лошадь... После некоторого замешательства Герциг вышел из положения и сказал: - А рядом с нею тонула женщина... Далее он без запиночки прочел весь незамысловатый рассказ. Но все же какой-то слушатель из Рязани прислал на радио письмо. Он осведомлялся о судьбе тонувшей в начале рассказа лошади - спасли ее или нет?..

Августовским воскресным днем шестьдесят первого мне позвонили из редакции и попросили немедленно явиться на службу. Я отправился с большим неудовольствием, ибо до этого случая в выходной день меня туда ни разу не вызывали. Явившись в радиокомитет, я застал там то, что у военных называется готовностью * 1. Предстоял космический полет Германа Титова , и мы должны были рекламировать это событие по первейшему разряду. Мне пришла в голову такая мысль: пригласить в студию Леонида Утесова и попросить его исполнить некое попурри из его старых песен, а тексты переделать так, чтобы был прославлен полет Титова. Идея понравилась начальству. Утесов согласился, новые тексты были заказаны и написаны. (Забегая вперед, скажу, что номер этот имел необычайный успех. На радио дали знать, что в момент трансляции нашей передачи Хрущев и члены тогдашнего политбюро сидели за завтраком. И вот когда зазвучал утесовский голос, Хрущев поднялся за столом и стал аплодировать. Его примеру последовали "и другие товарищи". Впрочем, ни сам Утесов, ни тем паче я, за это никаких поощрений не получили.) Только что окончилась запись. В студии духота - жаркий августовский день. Утесов специально приехал с дачи, вызвал своих музыкантов. Вот он спрашивает меня:

- Ну, и сколько ты мне теперь за это заплатишь? Тут я замялся. По части оплаты наше "всесоюзное радио" было организацией весьма несолидной. Я говорю:

- Леонид Осипович, вы распишитесь в двух ведомостях. За саму радиозапись и как бы за репетицию. Тогда получится - полторы ставки... (Это составляло примерно 25 рублей.)

- Так, - произносит старый артист, - скоро ты меня сюда за бутерброд с сыром вызывать будешь...

Ссылки: