Необходимость экологической реабилитации Урала после аварии 1957 г. на Маяке

Источник: Грамолин А., Евсеев Б. Государственная необходимость экологической 
реабилитации техногенно загрязненных территорий Урала //Наука и жизнь. - 1996. - 
№ 5. - С. 28-36. 

Над решением этой проблемы работает коллектив Института промышленной экологии 
Уральского отделения РАН. 

Сегодня общепризнанно, что печальный, не имеющий аналогов в мире рекорд по 
совокупности техногенной и радиационной нагрузок принадлежит Уралу. Здесь, как 
нигде, сконцентрированы энергетические, химические, металлообрабатывающие и 
другие производства. Здесь атомный и металлургический комплексы... Все это уже 
десятки лет оказывает губительное воздействие на окружающую человека природную 
среду. А значит, и на самого человека. 

Положение усугубляется и тем, что почти все основные уральские заводы 
поднимались еще в 30-40-е годы, а потому оборудование сильно изношено, и это 
неминуемо вызывает сверхнакопление отходов. По загрязнению воздуха и воды Урал 
прочно держит первое место в стране, по загрязнению почв - второе. Вокруг 
промышленных центров здесь все туже смыкается кольцо техногенных пустынь. 

Порядок в доме (в переводе с греческого "экология" - это наука о домашнем 
порядке) сильно нарушен. Очевидно, что происходит деградация экосистем. И 
человек сам стал заложником, жертвой этого драматического процесса. 

Вот уже почти четверть века на Урале отмечается превышение смертности над 
рождаемостью. Взрослое население промышленных районов Урала болеет в два с 
лишним раза чаще, чем в среднем по стране. Менее четырех процентов детей здесь 
рождаются практически здоровыми. 

Осознание опасности, нависшей над Уралом, пришло не сразу. Оно пробивалось, 
зрело в наших умах долго и трудно. Тому, конечно, были причины. Это и общая 
экологическая безграмотность. И десятилетиями воспитываемое в нас отношение к 
природе, как к чему-то такому, от чего "нельзя ждать милостей", а надо их 
"взять", "вырвать". Немалую роль сыграло и умышленное сокрытие информации о 
масштабах происходящего загрязнения и его последствиях для человека и всего 
живого вокруг. 

Лишь во второй половине 80-х годов, с приходом гласности и уже после 
Чернобыльской трагедии, стало зреть убеждение: без решения экологических проблем 
будущее Урала катастрофично. 

Именно тогда по инициативе и при непосредственном участии председателя 
Уральского отделения Академии наук академика Г.А. Месяца в Свердловске (ныне - 
Екатеринбург) был создан научно-инженерный Центр экологической безопасности. 

А спустя еще три года - в 1992 - на базе этого Центра был организован 
академический Институт промышленной экологии. 

Вот что рассказывает об этом доктор физико-математических наук, профессор В.Н. 
Чуканов, директор Института промышленной экологии: 
- Когда мне предложили создать научно-инженерный Центр экологической 
безопасности, времени для раздумий почти не было, и я рискнул. Группу 
основателей-энтузиастов составили мои коллеги и добрые товарищи - преподаватели 
и выпускники физико-технического факультета Уральского политехнического 
института. 

Нас часто спрашивают, почему выпускники физтеха пошли в экологию? Отвечаем, что 
это, наверное, потому, что экология - особая наука - мультидисциплинарная. 

Чисто экологических проблем не существует, а есть сложнейшее переплетение 
технологических, экономических, медицинских, социальных, физических, химических 
и прочих проблем. Чтобы разобраться во всем этом, необходим системный подход. И 
в зависимости от поставленных целей: хотим ли мы сохранить исчезающий вид 
растений, животных или все сложившееся биологическое разнообразие на данной 
территории, или перед нами задача - сделать чистыми водоемы, или мы думаем, как 
исправить ситуацию со здоровьем населения (всего населения или нас особо 
тревожит здоровье детей), - в каждом случае будет свой вариант комплексного 
решения проблемы. Лишь с помощью системного анализа можно установить 
последовательность приоритетов и найти оптимальный путь к достижению цели. И 
всякий раз он будет единственный, неповторимый. 

Первым нашим серьезным практическим испытанием стало экологическое обоснование 
дальнейшего развития Белоярской АЭС - строительства нового блока на быстрых 
нейтронах. Это было в 1989-1990 годах. Ситуация осложнялась тем, что работа 
совпала по времени с пиком самой ожесточенной критики, направленной на атомную 
отрасль со стороны различных общественных движений. 

Оставаться объективными было не просто. А наш голос в пользу расширения БАЭС в 
то время был, пожалуй, единственным. И все же наши выводы, благодаря тому, что 
они были основательно проверены и четко взвешены, легли в основу последующих 
документов и были признаны правильными. 

Не менее сложным был момент, когда встал вопрос о необходимости строительства в 
Челябинской области Южно-Уральской АЭС. 
Восточно-Уральский радиационный след (ВУРС) образовывался в результате аварии
на производственном объединении "Маяк". 

И вот теперь по проекту атомная станция должна была возводиться прямо на 
территории этого самого "Маяка" - крупнейшего в стране комбината, производящего 
плутоний - "начинку" ядерного оружия. Можно себе представить накал 
разбушевавшихся страстей! 

За прошедшие годы мы еще больше утвердились в том, что Южно-Уральскую АЭС нужно 
строить и придется строить скоро. Серьезных аргументов в пользу этого более чем 
достаточно. Но тогда, на рубеже 90-х годов, сама мысль об этом звучала 
крамольно. Люди переставали верить в перспективы атомной промышленности. 

Теперь хотя бы кратко ознакомим вас с "Маяком", олицетворившим высокую драму 
всей атомной промышленности. 

Производственное объединение "Маяк" расположено на севере Челябинской области, 
близ староуральских городов Кыштыма и Касли, в семидесяти километрах от 
Челябинска, города с миллионным населением. 

"Маяк" - это и сегодня государство в государстве. При въезде - строгий контроль. 
Огороженная и охраняемая территория занимает примерно 200 квадратных километров 
(в десятки раз меньше, чем территория "родственного" Хэнфордского атомного 
комплекса в США). 

Все главные производства располагаются по южному берегу "технического" озера 
Кызыл-Тяш. В десяти километрах от этой промышленной зоны, между озерами 
Кызыл-Тяш и Иртяш, находится жилой центр "Маяка" - город Озерск. Сначала он был 
известен как Челябинск-40, затем как Челябинск-65. На картах многие годы его 
вообще никак не обозначали. Это был потаенный, закрытый, номерной город. И лишь 
недавно он сменил свой "номер" на вполне гражданское, цивильное имя. Сейчас 
здесь проживает основной и вспомогательный персонал комбината. 

Более 40 лет главной продукцией "Маяка" был оружейный плутоний - ядерная 
взрывчатка для бомб и боеголовок. 

Создание такого оружия, как считают многие, было для истощенного тяжелейшей 
четырехлетней войной Советского Союза действительно государственной 
необходимостью. 

Мощнейший толчок этому дали атомные бомбардировки авиацией США японских городов 
Хиросимы и Нагасаки 6-го и 9-го августа 1945 года. И можно сказать, что 
человечество тогда увидело дно бездны. 

В Советском Союзе сразу после этого были приняты срочные организационные меры. 

Уже 20-го августа постановлением Государственного Комитета Обороны был создан 
для решения любых проблем Уранового проекта наделенный особыми и чрезвычайными 
полномочиями Специальный комитет во главе с Л. П. Берией. 

30-го августа при Совнаркоме для повседневного руководства атомной 
промышленностью и координации научно-технических и инженерных разработок 
организовано Первое главное управление (ПГУ) под началом генерал-полковника Б. 
Л. Ванникова, бывшего до этого Наркомом боеприпасов. 

Наконец, 1-го декабря 1945 года принято постановление Правительства СССР № 
3007-697 о строительстве комплекса по наработке плутония и переработке делящихся 
материалов. На его базе и вырос "Маяк". 

В состав комплекса должны были войти: реакторы для наработки плутония; 
радиохимический завод для выделения плутония из облученных урановых блоков; 
химико-металлургический завод для получения спектрально очищенного плутония и 
изготовления из него взрывной "начинки" для бомб. 

Естественно, здесь работы начались без каких-либо промедлений: в конце лета 1946 
года тысячи и тысячи заключенных уже вовсю рыли огромный котлован под реактор. 
Все три производства строились практически одновременно. Ход строительства был 
под личным контролем Сталина. 

Надо признать, что основания для тревоги были вполне весомые. Еще весной 1946 
года в американском городке Фултоне Уинстон Черчилль, наш недавний союзник, 
провозгласил "крестовый поход" против коммунизма. И некоторые безумные головы 
после Хиросимы и Нагасаки планировали атомные бомбардировки советских городов. 

Третья мировая война в те годы вполне могла стать реальностью. И не исключено, 
что именно создание ядерного оружия в СССР предотвратило эту угрозу. 

"То, что мы делали, было на самом деле большой трагедией, отражавшей трагичность 
всей ситуации в мире, где для того, чтобы сохранить мир, необходимо делать такие 
страшные, ужасные вещи..." - скажет уже в 1988 году, на исходе своей жизни, 
академик Андрей Дмитриевич Сахаров, который был не только великим гуманистом, не 
только виднейшим диссидентом-правозащитником, но и выдающимся ученым-физиком, 
одним из творцов первой советской водородной бомбы. 

Страна лежала в руинах. Празднично отмечался каждый новый дом и заработавший 
цех. Однако о стройке на Урале радио и газеты молчали. С 1947 года не раз и не 
два приезжал туда Берия. Ветераны комбината вспоминают, что результатами каждого 
такого визита обязательно были смена руководителей, новое ужесточение 
секретности. А секретность и без того, даже по тем временам, была удивительная. 
Почти все жители стремительно растущей "сороковки" (Челябинск-40) - инженеры, 
техники, рабочие, охранники - по сути превратились в привилегированных 
заключенных с жестко ограниченным правом на переписку. 

Работа шла в максимально напряженном темпе, нередко в лихорадочной гонке и под 
постоянным страхом. Считалось, что цель здесь оправдывает любые средства. 

Поздним вечером 7 июня 1948 года научный руководитель Уранового проекта Игорь 
Васильевич Курчатов, не скрывая волнения, занял место главного оператора пульта 
управления и в присутствии Ванникова, его заместителей, всего руководства 
комбината, ученых и дежурных инженеров впервые произвел запуск реактора. К 19-му 
июня была завершена вся подготовка к выходу на проектную мощность. И многим 
тогда, наверное, казалось, что теперь уже ничто и никто не остановит цепную 
реакцию деления ядер урана и выделения из них плутония для первой советской 
атомной бомбы. 

Однако на комбинате не успели даже отпраздновать победу. Неприятности обрушились 
в первые же сутки. Случилось то, что на сленге металлургов называется - "козел". 
Разрушенные по каким-то причинам урановые блоки намертво спекались с графитом. 
Реактор пришлось срочно остановить. На ликвидацию аварии потребовалось более 
двух недель. 

Вскоре - снова такая же авария. Но на этот раз руководство решило ни в коем разе 
не прекращать наработку бесценного продукта. Реактор не был остановлен ни на 
день, ни на час. По-видимому, это впервые привело здесь к радиоактивному 
загрязнению помещений и переоблучению работавших людей. 

Дальше непредвиденные сложности и проблемы хлынули нарастающим потоком. В январе 
1949 года реактор пришлось остановить на капитальный ремонт. 

Но для этого сначала нужно было непременно, во что бы то ни стало вытащить из 
него частично облученные и сильно радиоактивные урановые блоки. Страна в то 
время весьма остро ощущала дефицит урана. Как свидетельствует академик Ю. Б. 
Харитон - бессменный научный руководитель КБ-11, непосредственно "делавшего" 
атомную бомбу, - потеря здесь урана затормозила бы создание оружия как минимум 
на год. Разумеется, Ванников и Берия такого никак не могли допустить. 

Из совершенно безвыходной вроде бы ситуации на комбинате быстро нашли 
по-советски простой выход: эту "грязную" операцию "доверили" всем или почти всем 
работающим на реакторе мужчинам. И они, работая без особой защиты, спасли аж 39 
тысяч блоков! 

Все эти блоки сам Курчатов тщательно, придирчиво осматривал... Очевидцы говорят, 
что если бы его тогда обманом не увели оттуда, то он уже тогда наверняка бы 
погиб. В те дни все, конечно, переоблучились. Зато реактор через три месяца уже 
снова нарабатывал плутоний. 

В феврале 1949 года была получена первая продукция. Один из участников этого 
события, М. В. Гладышев, в автобиографической книге "Плутоний для атомной 
бомбы", выпущенной несколько лет назад в Озерске, пишет, что плутоний "мы 
выскабливали ложкой (это плутоний-то - самое токсичное вещество - ложкой! - 
Прим, авт.) с нутч-фильтра в отдельном "каньоне", где присутствовали также 
представители науки и администрации. Затем заложили "пасту" в эбонитовую коробку 
и передали потребителю". 

Потребитель - химико-металлургический завод. Его первая продукция - плутониевый 
заряд - в июле 1949 года была отправлена в будущий Арзамас-16 (ныне этот город 
снова носит свое историческое название - Саров), где шла доводка долгожданного 
"изделия". 

29 августа 1949 года первая советская атомная бомба взорвалась на 
Семипалатинском полигоне... После этого между великими странами могла 
разворачиваться только холодная война. 

Так пришел первый полновесный трудовой праздник на строго засекреченные от всего 
мира улицы "сороковки", главная из которых, конечно же, носила имя Берии. 

В пуске плутониевого комбината и получении плутония принимали непосредственное 
участие крупнейшие советские ученые - Андрей Анатольевич Бочвар, Илья Ильич 
Черняев, Антон Николаевич Вольский, Анна Дмитриевна Гельман, Александр Семенович 
Займовский, Анатолий Петрович Александров, Владимир Иосифович Меркин, Борис 
Александрович Никитин, Александр Петрович Ратнер, Яков Ильич Зильберман и многие 
другие. Их уже почти всех нет. Вспомним сегодня их имена... 

Сам Игорь Васильевич Курчатов ушел из жизни ("точно заснул") пятидесяти семи лет 
от роду, в 1960 году. Но и этим жестокая жертвенная и героическая эпоха атомной 
промышленности не завершилась. От нее проросли многие сегодняшние проблемы. 

Создание ядерного оружия обходилось недешево. Платой за плутоний стали здоровье 
и жизнь тысяч и тысяч людей. И не только на реакторе. В книге, о которой мы уже 
говорили, М. В. Гладышев, а он с самого начала работал на радиохимическом заводе 
и до недавних пор был его директором, рассказывает: "Все делалось впервые. 
Казалось бы, ученые-радиохимики должны были догадаться, сообразить, понять, как 
будет все на заводе, но и они познали беду лишь потом, когда начали работать. 
Ведущие специалисты, доктора наук, академики постоянно были на объекте, но и они 
недооценивали все коварство радиохимической технологии. 

Борис Александрович Никитин - руководитель всей пусковой бригады, 
член-корреспондент Академии наук, автор технологии с применением экстракционных 
процессов - сам оказался жертвой незнания всех подробностей радиохимии и умер 
вскоре после пуска объекта. 

Александр Петрович Ратнер, доктор химических наук, тоже любимый ученик 
основоположника отечественной радиохимии академика В. Г. Хлопина, первый научный 
руководитель завода - во время пуска и в начальный период эксплуатации объекта 
наблюдал, следил за технологией не только со щита, не только по анализам, а сам 
лез в "каньон", в аппарат. Смотрел, щупал, нюхал. И всегда - без средств защиты, 
в одном халате, в личной одежде. Вряд ли мы преувеличим, если назовем его Героем 
труда и науки. Его самоотдача, которая сопровождалась, увы, пренебрежением к 
санитарной обработке после посещения опасных мест, к чистоте и аккуратности, 
привела его к гибели. Он умер через три года. 

Яков Ильич Зильберман - главный технолог проекта, доктор технических наук, 
лауреат Ленинской и Государственной премий - был более аккуратным, но обстановка 
заставляла и его видеть все и бывать везде, он умер не сразу, а через десять 
лет. 

А как много было пострадавших из тех, кто вел технологию своими руками, кто 
ремонтировал и переставлял аппараты, вентили и приборы, кто заваривал "свищи" и 
убирал пролитый раствор, кто просто трудился, полностью доверяя работавшим рядом 
руководителям, специалистам, ученым свою безопасность. Разве думал о 
последствиях своего беззаветного труда техник-механик Алеша Кузьмин или 
инженер-механик Александр Ведюшин, которые сделали свое дело и молча умерли. 
Можно привести еще много фамилий настоящих героев..." 

Пенал с остеклованными отходами подготовлен к загрузке во временное хранилище. 

Столь же драматично, как рассказывают сегодня другие ветераны "Маяка", сложилась 
ситуация и на химико-металлургическом заводе. Цена изготовляемых там плутониевых 
зарядов оказалась небывало высокой. О том, чего это стоило, мы узнали лишь много 
позднее. Только после развала тоталитарного государства журналист Андрей 
Пральников в статье "Смерть в рассрочку", напечатанной осенью 1991 года в газете 
"Мегаполис-экспресс", наконец-то подвел некоторые итоги: "... В Челябинске-65 
нашлось не больше 150-ти человек, имеющих право на ветеранскую прибавку к 
пенсии. А за первые пять лет деятельности комбината из-за переоблучения 
сменилось около двадцати тысяч человек персонала". 

Вот почему и сегодня, почти полвека спустя, "Маяк" остается источником 
повышенной радиационной опасности. 

Прямым следствием тотальной государственной политики, требовавшей во что бы то 
ни стало, любой ценой: "Даешь плутоний!", следует считать произошедшие на 
"Маяке" три самые значительные, связанные с радиацией аварии. Узнать о них нам, 
гражданам этой страны, жителям этих мест, разрешили позже всех в мире. 

Доведенная до абсурда секретность в конце концов сыграла с "Маяком" чрезвычайно 
злую шутку. 

Во второй половине 1949 года на комбинате все проектные хранилища радиоактивных 
отходов уже заполнились. Это принуждало или к долговременной остановке 
радиохимического завода и, соответственно, прекращению на это время производства 
плутония, или к сбросу всех новых отходов прямиком, например, в ближайшую речку 
- Течу. А она - приток Исети и составная часть Обской речной системы. Решение 
принималось как будто на самом верху - Курчатовым, Ванниковым и Берией. 

Разумеется, считалось, что ни о какой остановке завода просто не может быть и 
речи. К тому же у Берии на столе, вероятно, уже лежало донесение разведчиков об 
успешном опыте Хэнфордского комплекса в США. Именно для такой цели там давно и 
якобы безболезненно использовали реку Колорадо. И все та же государственная 
необходимость заставляла не медлить. Никому не было дела до того, что в Колорадо 
воды значительно больше, чем даже в нашей Волге. 

Итак, решено, и тотчас принято к исполнению. При этом принципиальная ошибка была 
заложена изначально. И вскоре она заявила о себе трагедией. 

Сегодня официально подсчитано, что за два года с отходами радиохимического 
завода в Течу поступило около трех миллионов кюри активности. При этом нередко - 
аварийно, залпом. Немноговодной реке, конечно, было не по силам хотя бы в 
более-менее приемлемых пределах разбавлять такие концентрации. Да и уносить 
радиацию отсюда ей вообще-то некуда. Это ведь от Хэнфорда менее сотни километров 
до спасительно океана... 

Здесь, в Тече, радионуклиды стали чрезвычайно быстро скапливаться в донных 
отложениях. А люди на берегах, не подозревая ни о чем, по-прежнему жили рекой: 
готовили пищу, стирали белье, купались. 

Их не удосужились предупредить, о том, что их речка, всегда такая приятная, 
любимая, теперь таит смертельную опасность, которая, увы, не имеет ни вкуса, ни 
запаха, ни цвета. 

Несомненно, это было преступление - преступление власти. От него в Челябинской и 
Курганской областях пострадало более 120 тысяч человек, из них почти 30 тысяч 
получили большие, тяжелые дозы радиации. Хуже всего пришлось подросткам, потому 
что смертоносный стронций особенно быстро скапливается в молодых, еще неокрепших 
костях. 

Тогда всем жертвам (ни в коем случае не оглашая диагноза!) предложили 
компенсацию "за причиненный ущерб" - по 600 рублей "сталинками" на душу. Потом 
все-таки еще заколотили два десятка особо "грязных" деревень, отселив примерно 
восемь тысяч жителей. И, видимо, с облегчением поставили на этом точку. 

В сентябре 1957 года произошел взрыв одной из емкостей высокоактивных отходов. 
Его мощь была такова, что 170-тонная плита-крышка с этой емкости отлетела на 20 
метров... Возник гигантский ВУРС (Восточно-Уральский радиационный след). Многие 
тысячи гектаров земли надолго выведены из хозяйственного оборота, многие тысячи 
людей стали жертвами радиации. И все это опять пришлось замалчивать. 

Рабочий кабинет (сейчас музейная комната) И. В. Курчатова на "Маяке". Работа 
здесь принесла ему через край и радости и горя. 

На таком фоне третья "напасть" или третий случай поначалу выглядит почти 
безобидно. Весной 1967 года сильная засуха осушила мелководья небольшого 
(площадью 45 гектаров) бессточного озера Карачай. Мгновенный смерч сгреб оттуда 
с пылью всего лишь около 600 кюри активности. Однако, зная особенности этого 
водоема, специалисты встревожились, ибо следующий "звонок" мог оповещать уже о 
катастрофе, грозящей всей планете. 

Дело в том, что с октября 1951 года (после аварийного сброса 27-29 сентября в 
Течу около 200 тысяч кюри) именно сюда, в Карачай, был направлен главный поток 
отходов. И здесь, в озере, как говорят официальные данные, скопилось уже более 
120 миллионов кюри. И озеро превратилось, наверное, в самый "чистый" водоем на 
свете, ибо в таком растворе не смогли выжить даже сине-зеленые водоросли, 
которые, казалось, способны жить всюду. 

Такая ситуация потребовала засыпать озеро (иного выхода не нашли и до сих пор). 
К концу 1995 года от былого водоема осталось уже менее трети. Похоже, Карачай 
скоро навсегда исчезнет с лица земли, но - не из наших тревог. Возможную 
огромную беду не ликвидировали, а только загнали вглубь. 

Там, под землей, под озером, уже назревает другая возможная беда: линза 
радиоактивной воды общей площадью более 10 квадратных километров и объемом не 
менее 5 миллионов кубических метров неуклонно подбирается сквозь грунтовую толщу 
к маленькой речке Мишеляк. Оттуда ей может открыться прямой путь к Тече, Исети, 
Тоболу, Иртышу, Оби. 

Много тревог вызывает и то, что в верховьях Течи, в сети искусственных водоемов, 
скопилось более 400 миллионов кубометров низкоактивных отходов. И каждую весну 
дамбы там с трудом выдерживают напор этих вод. 

Рассказывает В. Н. Чуканов: Летом-осенью 1990-1991 наш институт, после 
тщательного изучения экологической ситуации, сложившейся на "Маяке" и вокруг 
него, взялся за разработку Государственной программы реабилитации всех 
загрязненных радионуклидами территорий Урала (районы Челябинской, Свердловской и 
Курганской областей), а также ряда комплексных мер социальной защиты населения, 
пострадавшего от радиации. К кругу этих же вопросов мы относим проблему 
накопления на промышленной площадке "Маяка" - в открытых водоемах, подземных 
водах, верхнем почвенном слое - огромного количества потенциально опасных 
радиоактивных отходов. 

Менее чем за год мы разработали научно-обоснованный комплекс мер, направленный 
на стабилизацию и нормализацию экологической и социальной обстановки на огромной 
территории. Он стал программой конкретных действий. 

Что же легло в концепцию Госпрограммы? Какие цели мы пытались и пытаемся 
достичь? 

В Госпрограмме сформулированы четыре главные цели: 
максимальное снижение риска возникновения новых радиационных аварий, связанных 
с накоплением отходов на промплощадке и в санитарно-защитной зоне ПО "Маяк";

медико-психологическая реабилитация населения;

социально-экономическая реабилитация территорий Урала, подвергшихся 
радиоактивному загрязнению;

эколого-радиационное оздоровление этих территорий. 
Ясно, что достичь каждую из поставленных целей можно лишь при осуществлении 
комплекса мероприятий. К примеру, чтобы снизить риск повторения крупномасштабных 
радиационных аварий, сейчас прежде всего надо полностью засыпать озеро Карачай - 
этот бездонный резервуар радионуклидов. Необходимо локализовать и 
дезактивировать загрязненные подземные воды. Высокоактивные жидкие отходы 
перевести в твердое состояние. Имеется в виду так называемое остеклование 
отходов, что дает возможность безопасного и длительного их хранения. Каскад 
промышленных водоемов-хранилищ для низкоактивных отходов требует 
реконструкции... 

Примерно так же конкретно разработаны программы и по всем остальным 
направлениям. 

С 1993 года наш институт стал научным координатором работ в этой части 
Госпрограммы, которая относится к проблемам загрязненных территорий. Вместе с 
нами этими вопросами сейчас занимаются более двадцати институтов и других 
научных учреждений и предприятий страны. 

Комплексные и скоординированные исследования уровня загрязнения территорий 
позволили получить ряд принципиально важных результатов. Вот что нам кажется 
самым существенным. 

Уровни первоначального радиоактивного загрязнения региона были значительно выше, 
чем показано в материалах, представленных Минатомом РФ при разработке 
Государственной программы. Эта информация заставила пересмотреть масштабы 
социальной защиты граждан, проживающих на загрязненных территориях, что и было 
учтено в дополнениях к Закону о социальной защите населения, пострадавшего из-за 
деятельности ПО "Маяк". 

Радиационный фактор оказал и оказывает самое серьезное влияние на здоровье 
жителей Каменска-Уральского и соседних сельских поселков, особенно тех, кто в 
1957- 1962 годы были детьми и жили на территории с наиболее высоким "потолком" 
радиации. У этих групп населения наблюдаются ухудшенный иммуногематологический 
статус, повышенная онкозаболеваемость и т. д. Более того, заметные отрицательные 
сдвиги в здоровье обнаружены и у детей, проживающих на загрязненных территориях 
сейчас. Это потомки во втором и в третьем поколениях родителей, попавших под 
влияние ВУРСа в самый "пик" аварии. 

Ныне комплексным решением экологических проблем территорий с высокой техногенной 
нагрузкой заняты десять лабораторий, оснащенных самыми современными приборами. 

В ближайших планах - создание прогностической экологической модели промышленной 
зоны, типичной для Урала. 

На основе комплексной экологической экспертизы, проведенной нашим институтом в 
Каменске-Уральском, разработан проект Федеральной целевой программы неотложных 
мер по улучшению состояния окружающей среды, социальных условий проживания и 
здоровья жителей этого города. Предусматриваются модернизация и техническое 
переоснащение экологически вредных производств. А это позволит, например, только 
на крупнейшем Уральском алюминиевом заводе на 80 процентов уменьшить выбросы в 
атмосферу и на 50 - сбросы в воду! 

Сотрудники Института хорошо понимают, что будущее Урала во многом складывается и 
определяется сегодня.

Ссылки: