Ахмедов Исмаил: Прощай, Баку

Из Ахмедова

Пришел день, когда добрая женщина, доктор, позвала меня в свою комнату для консультаций. Она сказала мне, что у меня нет более следов плеврита, что мое общее здоровье превосходно и что я должен выписаться из больницы. Далее она посоветовала, чтобы я уехал из Баку, где все еще были тысячи безработных, чтобы попытаться найти работу в сельской местности, которая также будет очень полезной для моего здоровья. Она рекомендовала не принимать все близко к сердцу, затем сказала, что у нее есть для меня сверток в комнате для смены одежды для выписывающихся пациентов. При уходе я попытался поблагодарить ее, но запнулся, чтобы произносить слова глубокой благодарности и восхищения по ее адресу. Вместо этого, я взял ее руку, поцеловал ее и вышел из комнаты, не позволив ей видеть мои глаза. Я подумал, увижу ли я ее когда-нибудь вновь, когда я буду самостоятельным и мужчиной. Годами позднее, при поездке через Баку, я попытался найти ее, но безрезультатно. В комнате для смены одежды я нашел сверток с моим именем на нем. В нем был костюм, нижнее белье, носки, пара ботинок. Все было моего размера. Мое изумление стало настоящей радостью. Затем в кармане костюма я нашел небольшой сверток с деньгами, достаточными для моего недельного питания. Все это было подарком доктора. Благослови ее Господь и защити. Я почти бежал из больницы, направляясь прямо на железнодорожную станцию. Сел на первый скоростной поезд, в пассажирский вагон первого класса. Я не имел понятия, куда идет этот поезд. У меня не было никакого билета. Не было также у меня какого-либо плана. Все, что я хотел, это уехать из Баку. Я не хотел задержаться здесь даже на один лишний день. Наконец, поезд тронулся. Когда он набрал нормальную скорость, я сказал себе: "Прощай, ангел доктор, прощай Баку. Я слишком много страдал на твоих улицах, Баку". Я потратил здесь около семи месяцев времени. Тем не менее, будучи самостоятельным, я мог быть гордым за себя. Несмотря на черные дни, голод, банд, "гостиницы восток", без нормальной работы, у меня никогда не возникало желания воровать, как это делали некоторые другие. Я никогда не пытался просить подаяния в виде денег или пищи, как это делали некоторые люди. Я приехал в Баку честным человеком и уезжаю из Баку честным человеком. Я был нищим, обтрепанным и грязным, видел человеческое горе, но был честным. Так, все было легко в моем сердце и жизнь опять начала казаться хорошей и даже чудесной. Я также знал, что научился многому. Я видел и говорил с людьми на дне новорожденного советского общества, с крестьянами, вырванными корнями из своих домов, с рабочими, превращенными в безработных, с теми, которые стали бродягами лишь для того, чтобы не принять Советов, с детьми, превращенных системой в бездомных сирот. Я более уже не был романтичным, наивным человеком по поводу Советов и коммунизма.

Поездка безбилетным на поездах в это время не была необычной, в самом деле, она была почти модной. Каждый старался избежать оплаты проезда, и безбилетные путешественники были таким привычным явлением, что даже для них имелось название, зайцы . Некоторые ехали на крышах вагонов, другие на креплениях внизу. Худшим наказанием для них, поскольку многие железнодорожники сочувствовали им, было высаживание на следующей станции.

Будучи зайцем первого класса, я узнал у других пассажиров, что поезд, на который я сел, шел до Москвы через Ростов-на-Дону и Харьков. По пути он должен был проходить через северный Азербайджан и Дагестан. Конечным пунктом для своего путешествия я выбрал окрестность где-то между Хачмасом и Дербентом, в лесистой местности вдоль берега, где, как кто-то в Баку рассказывал мне, требуются лесорубы. Я не смог доехать туда. Через сорок с лишним километров севернее Баку в мой вагон пришли контролер и чекист в черном кожаном пальто и с револьвером на бедре. Закаленный многими месяцами в Баку, я улыбался, когда сказал, что билета у меня не имеется. Когда они спросили, куда я еду, я сказал, что следую по своему наитию. На этом они приказали мне выйти на следующей станции или я буду арестован. Оба чиновника казались совершенно серьезными, так что, не желая идти в советскую тюрьму, я подчинился и вышел из вагона сразу после остановки. Было время обеда, солнце было на зените и было жарко. Я оказался на маленькой станции в деревенской местности. Там обитало несколько печальных, неулыбающихся железнодорожных чиновников и рабочих, росло несколько тощих деревьев. Пахло нефтью, пустыми грузовыми вагонами, верблюдами и ослами. Через час или больше прибыл длинный грузовой поезд, шедший на север и остановился для смены нескольких вагонов. Когда он был готов тронуться вновь в путь, я прогулочным шагом ушел со станции и с рельсов, чтобы не обратить внимания станционного смотрителя. Однако, когда грузовой поезд начал двигаться, я вспрыгнул в открытый вагон. В нем я обнаружил пару других пассажиров, грозно выглядевшего азербайджанца около тридцати лет с большим кинжалом на своем ремне и его жену, выглядевшей на десять лет моложе его. Мужчина слегка проворчал на мое салаам алейкум , разжевывая свой обед из холодного мяса, хлеба и сыра. Глядя на него, мои губы покрылись слюной, поскольку я не ел с самого утра. Внезапно он улыбнулся и попросил меня разделить с ним его обед. Это было горным гостеприимством, от которого я не посмел отказаться. Также, это был очень хороший обед.

Когда мы закончили обед, поскольку после обеда везде люди в хорошем настроении, мы начали разговаривать. Мой турецко-татарский язык был достаточно близок к азербайджанскому, чтобы мы легко понимали друг друга. Я рассказал ему что-то из моих забот и объяснил, что ищу работу. Он предложил мне работать на его водяной мельнице в деревне вблизи предгорья. Все, что я должен был делать, это смотреть день и ночь за мельницей во время сезона мола зерна и собирать деньги с покупателей после окончания работы. За это он будет меня одевать и кормить и, возможно, даст немного карманных денег, если, конечно, я буду работать усердно. Я сразу согласился. У меня не было никакого выбора, и я должен был жить. Мы сошли с поезда на станции по названию Девечи, что означает человека, содержащего стадо верблюдов. Отсюда мы должны были идти параллельно к берегу. К западу находились предгорья Кавказа, высотой в тысячу метров и с богатыми огородами и фруктовыми садами. За этими холмами были видны покрытые снегом вершины верхнего Кавказа, отливающиеся розовым светом в закате солнца. По мере того, как мы шагали, я начал охлаждать к моему работодателю. Его деревня была явно не близка, как он говорил, и любопытствовал, существует ли водяная мельница. Я также был озабочен тем, что он отдал весь багаж своей жене и сам шагал с пустыми руками, как на утренней прогулке. В Баку я слышал что-то о таких племенных обычаях и думал, что такие обычаи уже исчезли с приходом Советов. Даже я, привыкший к длинным прогулкам, устал. Молодая женщина тащилась без устали. Если он так обращался со своей женой, то для себя я ожидал худшее. Мы все шли и шли. Солнце скрылось, земля покрылась темнотой и наступила ночь. Лишь тогда мужчина сказал, чтобы остановились. Он сказал, что поскольку до мельницы еще несколько километров и мы устали, то мы должны остановиться под деревьями для еды и ночи. Опустив с облегчением свой груз, молодая жена скоро устроила костер и сварила еду. Когда мы закончили ужин, и огонь потух, мой благодетель повел свою жену под укрытие под большим деревом, где они покрылись войлочным плащом и скоро заснули. Не находя ничего для покрытия себя, я бросал ветки и хворост в костер и уснул около него, пока меня не разбудил дождь. Остаток ночи я провел под деревом, стараясь не промочиться. На заре мы встали. Дождь прекратился, исчезли тучи, и начинался яркий день. После того, как мы умылись в оросительной канаве, молодая женщина, загруженная вновь багажом, продолжала свой путь. Однако, для меня это было более чем достаточно. Я поблагодарил мужчину за его предложение, сказал, что не верю, что мы сойдемся и поэтому я пойду своей дорогой. Он ответил, что выбор мой, затем добавил: "Давай, выйдем на открытую дорогу". Мне понравилось его доброе желание. Было приятно.