Оглавление

Форум

Библиотека

 

 

 

 

 

АГАБЕКОВ Г.С.: РАБОТА В ПАРТАППАРАТЕ, ДИССКУСИЯ С ТРОЦКИМ, 1923 г

В августе 1923 года моя разведывательная работа кончилась. На очередных партийных перевыборах меня избрали секретарем ячеек войск органов ОГПУ в Средней Азии и членом комитета партии в Ташкенте. Я вступил на новое поприще партийной работы. Описывать ее не буду; она заключалась в получении директив из вышестоящих партийных органов и проведении их в жизнь. Остановлюсь только на партийной дискуссии 1923 года между Центральным Комитетом и Троцким. По этому случаю из Москвы приехал специально Межлаук , ныне работающий в Высшем совете народного хозяйства, и, собрав весь партийный актив района, или аппарат, как его называл Троцкий, дал нам соответствующую линию поведения. Однако, несмотря на мои и всего начальства ОГПУ старания, несмотря на суровую дисциплину в органах и войсках ОГПУ, все-таки при голосовании 45 процентов партийцев оказались на стороне Троцкого , и то только потому, что счетчики голосов были наши. Как потом выяснилось, в центральном ОГПУ в Москве также большинство сотрудников стояло за Троцкого, и дело дошло до того, что собрание пришлось прервать на сутки, а на следующий день вызвать из Ленинграда Зиновьева, который в четырехчасовой речи наконец убедил сотрудников голосовать за Центральный Комитет партии. О том, насколько советские государственные органы зависимы от партии, показывает также следующий случай. Предстоял большой показательный процесс в Верховном суде Туркестана. В один из дней по вызову заведующего орготделом я явился в областной комитет партии. Постучавшись, вошел к нему в кабинет. Небольшая, хорошо обставленная, но грязная комната. Пыль на креслах, на столе. У одной стены стоит большой книжный шкаф, набитый книгами, газетами, брошюрами. В углу на древках стоят несколько свернутых знамен, покрытых пылью. Несколько полотнищ с разными лозунгами прибиты к стене. За столом сидит заведующий орготделом Галустян с выделяющейся большой стриженой черной головой. Он просматривал и подписывал какие-то бумажки.

-А, товарищ Агабеков, садитесь. У меня для вас важное поручение, - проговорил он, торопливо делая пометки на бумаге и отодвигая от себя все папки в сторону. Взяв одну из лежащих на столе папирос, я закурил и сел.

-Так вот, вы знаете, наверно, о деле Махлина , Мадуева и К*, этих мерзавцев, - начал он. Я кивнул головой. О Махлине, заведующем исправдомом (тюрьмой), я слышал, что он, пользуясь своим служебным положением, брал взятки, злоупотреблял властью и заставлял арестованных женщин сожительствовать с ним. Кроме того - и это было главное, - на Махлина поступил донос, будто он служил в контрразведке у англичан, когда англичане занимали Туркестан (доказательство по последнему пункту, кстати, так и не было представлено).

-Дело в том, - продолжил заведующий, - что Махлин и Мадуев - коммунисты, или, вернее, были коммунистами, потому что сейчас партийные билеты у них отобраны. Слухи об их деяниях проникли в рабочую массу и вызывают возмущение. У меня имеется много заявлений на этот счет от наших товарищей партийцев. Поэтому мы решили их расстрелять не обычным порядком, а предварительно устроить показательный процесс . Нужно показать массам, что советская власть расправляется с провинившимися коммунистами так же, как и с контрреволюционерами. По нашему предложению ОГПУ передало их дело в Верховный суд, который и будет судить. Председателем суда назначен товарищ Смирнов, вы, наверно, его знаете, а членами суда мы решили назначить вас и одного товарища женщину из женотдела. Так вот, нужно повести дело так, чтобы массам была ясна их классовая чуждость, и приговорить их к расстрелу.

-А каково мнение Центрального комитета партии? - спросил я.

-ЦК утвердил наше решение, - продолжал Галустян, - и даже сам Межлаук (председатель Средазбюро ЦК. - Ред.) будет выступать общественным обвинителем. Тут все согласовано. Вам только нужно технически провести процесс. В особенности вам, ибо, между нами, ведь Смирнов неграмотный, а товарищ из женотдела не в счет. Поэтому вам придется, так сказать, подводить под статьи. Я думаю, вы по своему опыту в Чека это дело сумеете провести.

-Будет сделано, - ответил я. - Когда же начнется процесс?

-Да вот завтра мы вынесем постановление о назначении вас членом Верхсуда. Затем нужно нажать на профсоюзы, чтобы они мобилизовали как можно больше народа на процесс, и, я думаю, со следующего понедельника можно начать. Другие члены суда уже инструктированы, и о деталях вы сами с ними договоритесь, - закончил он. На прощание он мне подарил несколько новейших брошюр, и я вышел на улицу из областного комитета партии. Итак, с завтрашнего дня я буду членом Верховного суда и должен публично выступать как представитель правосудия. Первой моей мыслью было сейчас же пойти в Верховный суд и ознакомиться со следственным материалом. А затем я, вспомнив инструктирование Галустяна, подумал: "Зачем? Ведь вопрос уже решен. Нужно просто приговорить к расстрелу". И я повернул к себе в здание Чека. Не успел я, придя к себе в кабинет, приняться за дела, как позвонил телефон.

-Это Агабеков? Здорово, говорит Смирнов. Слушай, нам придется с понедельника работать вместе. Так вот, суд будет заседать в театре "Колизей". Начнем с трех часов дня, чтобы публика успела подойти.

-Хорошо, это все? - спросил я.

-А с делом не хочешь ли ознакомиться, их тут четыре папки? - в свою очередь спросил Смирнов.

-Нет, - ответил я, - не стоит терять время.

-Правильно, на суде во время допроса лучше разберемся, чем по бумагам. Ну, прощай.

-Прощай, - я положил трубку. Театр "Колизей". Большое круглое здание, вмещающее до 4 ООО человек. Оно было построено под цирк, но впоследствии переделано в театр. Весь состав суда, в том числе и я, собрался за кулисами. Я взглянул сквозь щель занавеса. Партер уже был заполнен публикой, но прибывали все новые партии профсоюзников. На эстраде стоял длинный стол, покрытый красным сукном. Комендант суда устанавливал на столе чернильные приборы, графин с водой и звонок. Направо от стола виднелась кафедра для прокурора. Налево были расставлены под одной из лож стулья для защитников. Вверху в ложе уже сидели подсудимые. Наконец раздалась команда коменданта суда: "Встать. Суд идет", - и мы вышли из-за кулис. Все заняли свои места. Председатель суда Смирнов , маленького роста, с изрытым оспой лицом и красноватым от чрезмерного злоупотребления спирта носом, сел посередине между мной и женщиной. Он держит себя важно и, видимо, чувствует себя уверенно. Я в форме, а женщина - член суда - в кожаной тужурке. Направо от нас разместился прокурор, еще молодой человек с высохшим лицом и воспаленными красными глазами. Он молодой коммунист, и данный процесс был первым серьезным делом, порученным ему партией. Он явно волновался. Налево сидели защитники. Видно, старые, опытные юристы. Они держались очень спокойно. Безнадежно спокойно. Видимо, и им было известно, что весь этот суд - простая комедия и что приговор уже имеется наготове. Обвиняемых трое: заведующий исправдомом Махлин , областной прокурор Мадуев и один из следователей прокуратуры. Махлин, с крупными чертами лица, живыми энергичными глазами, коммунист, сидел уверенно и спокойно. Точно своим видом он старался показать суду и публике, что привлечение его к суду является очевидным недоразумением, и вот суд все это выяснит, и он вновь займет свое прежнее положение. У Мадуева интеллигентное лицо. Старый юрист, стоявший всегда на страже законов, он сейчас чувствует себя смущенным, оказавшись перед судом. Причем он, видимо, хорошо не знает, в чем его обвиняют, ибо все предъявленные ему обвинения ни к какой статье закона не подходят. Держал себя Мадуев скромно и с достоинством. Следователь же несколько нервничал и поглядывал в сторону Мадуева, точно считал его все еще начальством и искал моральной поддержки. За подсудимыми стояли два конвоира с обнаженными револьверами. Публика, уже переполнившая зал, как видно, прочно уселась, ожидая интересного зрелища. Кое-где было слышно пощелкивание семечек. Из обвинительного акта, который нудным голосом прочитал председатель суда, было видно, что Махлин, занимая должность заведующего тюрьмой, возмутительно обращался с арестованными. Будучи сам коммунистом, он не переносил арестованных из бывших коммунистов и так издевался над ними, что один из них повесился в своей камере. С тюремными деньгами и хозяйством он обращался как со своей собственностью. Мадуев и следователь обвинялись в укрывательстве Махлина, ибо по занимаемой должности они должны были знать о действиях Махлина и не приняли никаких мер.

Суд начался обычными вопросами председателя к подсудимым. Затем стали выступать свидетели, состоявшие почти сплошь из тюремных обитателей. Говорили главным образом женщины. Перебирали всю грязь советской тюрьмы, долженствующей служить новым методам искоренения преступлений и перевоспитания человека. Допрос подходил к концу, а доказать только можно было, что Махлин сожительствовал с двумя заключенными женщинами. О Мадуеве и следователе же никто и не упомянул на суде. Я плохо следил за процессом суда. Я сидел и смотрел на Махлина, который усердно парировал все выступления против него, и думал: "А ведь тебя расстреляют. Хотя ты и жил только с двумя женщинами. И в сущности какое же это преступление? Кто из советских, даже маленьких, начальников не живет с подчиненными им по службе женщинами? Ведь если всех их расстрелять, то и большевиков не останется! А вот тебя, Махлин, для примера расстреляют. Хоть будь ты чист как стеклышко - расстреляют. Есть постановление Центрального Комитета партии. А поскольку это так, то зачем терять время мне да и тысячам рабочих и служащих на слушание процесса? Не лучше ли сразу ухлопать подсудимых без этой комедии?" И сам же себе ответил: "Нет, партия права. Мало их расстрелять, нужно еще на этом деле заработать, обработав общественное мнение". Я продолжал терпеливо заседать на суде. Не буду останавливаться на всем процессе. Он тянулся десять дней. Опишу лишь выступление члена ЦК Межлаука в качестве общественного обвинителя. Высокий, худощавый, еще довольно молодой человек, с решительным выражением лица и хорошо подвешенным языком, Межлаук действительно ярко обрисовал картину ужасов советских тюрем вообще. Покончив с описанием, он взял Махлина как представителя тюремной администрации, и получилась картина, что не советская власть, а Махлин виновник каторжных условий в советских тюрьмах. О других подсудимых Межлаук не имел материала, но зацепился за то, что прокурор Мадуев до ареста не внес членских взносов в профсоюз за четыре месяца.

-Значит, они даже не члены профсоюза, - кричал Межлаук, - они потеряли связь с массами. Они потеряли тот компас, который должен был их ориентировать на массы. Они оказались чужды им. Нет им места в обществе, которого они не признают. Пролетарский суд должен безжалостно вырвать и очистить советскую общественность от остатков буржуазных корней, - закончил он. Гром аплодисментов огласил зал. Иначе и не могло быть, ибо говорил член Центрального Комитета правящей партии. Наконец мы ушли за кулисы для вынесения приговора. Нас троих заперли в маленькой комнате и за дверью поставили часового. Никто не должен входить к нам, говорить с нами, влиять на нас при вынесении приговора. Мы должны сами беспристрастно решить участь подсудимых. Какая насмешка! Ведь мы получили директиву приговорить их к расстрелу за неделю раньше суда. К чему эта комедия? Вечером жена Смирнова принесла обед для нас троих. Зная обычай мужа, она прислала также бутылку "рыковки". Смирнов кушал и запивал, вернее, пил и закусывал. Он доволен. Он выполнил свою часть работы и теперь отдыхал. Женщина читала какую-то брошюру. Я сидел и составлял обвинительное заключение. Передо мной - пачка чистой бумаги и Уголовный кодекс. Я писал и переписывал. И так до глубокой ночи. Остальные уже спали. Только на следующее утро мы покинули совещательную комнату и вернулись в зал. Та же обстановка, только больше народу. Смирнов стал читать:

-"На основании статей таких-то? все приговорены к расстрелу". Жуткая тишина длилась бесконечную минуту. Первыми очнулись конвоиры и стали торопливо выводить осужденных. Затем начала выходить публика. В кабинете у заворгота областного комитета партии на этот раз весь состав суда и прокурор.

-Товарищи! ЦИК СССР утвердил приговор только над Махлиным. Остальным расстрел заменили: Мадуеву - десять лет и следователю - восемь лет исправительных работ. Завтра нужно приговор над Махлиным привести в исполнение, - обратился к нам Галустян.

-По закону при расстреле должен присутствовать один из членов суда, представитель прокуратуры и доктор, - вставил прокурор.

-Ну и прекрасно, - ответил ему Галустян. - Будете присутствовать вы и товарищ Агабеков. А доктора возьмите где-нибудь. Об остальном позаботится комендатура ОГПУ, куда я уже звонил, - закончил он. Прокурор ничего не ответил, но его бледное лицо еще более побледнело. К зданию Верховного суда подкатила легковая машина, за ней следом подошел грузовик с несколькими красноармейцами. Мы сели в легковую машину и поехали по направлению к тюрьме. За нами следовал грузовик. Дверь тюрьмы открыл сам заведующий исправдомом (уже новый). Он нас поджидал. Мы направились к одиночной камере Махлина. Узкая квадратная комнатка без всякой мебели. Под потолком маленькое окошечко с густой железной решеткой. Махлин сидел на асфальтовом полу с разутыми ногами. Сапоги его стояли тут же рядом. Увидев нас, он, не вставая, выжидательно смотрел. Видно, еще до сих пор не верил, что будет расстрелян. Он надеялся на отмену приговора и сейчас ждал, что мы ему сообщим.

-Гражданин Махлин, ЦИК СССР отказал вам в помиловании, поэтому сегодня приговор суда должен быть приведен в исполнение. Имеете ли вы что-либо передать вашим родным и друзьям? - сказал я. Еще минуту он смотрел на меня, точно воспринимая произнесенные мною слова. Затем глаза его потухли, и вместе с потерей надежды он как-то весь опустился, точно проткнутая шина. Он молча сидел и не шевелился.

-Итак, передавать нечего? - переспросил я. - Ну, в таком случае одевайтесь. Он взял один сапог и хотел натянуть на ногу. Затем, видимо, раздумал и, отложив сапог, обратился ко мне:

-Товарищ Агабеков, у меня остаются жена и четверо детей. Передайте им сапоги, кольцо и вот куртку. Мне они теперь не нужны, а им, сиротам, пригодятся, - говорил он как бы сам с собой, снимая куртку. Я больше не мог выдержать, глядя на эту сцену. Я вышел из камеры и ушел ждать в канцелярию тюрьмы. С завязанными назад руками красноармейцы бросили Махлина на дно грузовика. Вероятно, ему было больно и неудобно лежать на досках. Но до этого ли ему сейчас? Он ведь теперь всего лишь груда мяса. Что ему ушибы? Через час он будет ничто. Грузовик быстро помчался вперед. Мы, следуя за ним, глотали облака пыли, поднятые им. Наконец выехали за город; еще немного - и грузовик, подъехав к холмам, остановился. Пока красноармейцы высаживали Махлина, мы также подъехали и вышли из машины. Земля была покрыта еще не успевшей высохнуть весенней травой. Легкий ветерок играл ею, раскачивая тонкие стебельки. В стороне от дороги, в тридцати шагах, виднеется яма, приготовленная заранее красноармейцами. Махлин уже стоит на ногах. Ему предложили идти в сторону ямы. Он боязливо и неуверенно сделал несколько шагов. За ним с наганами в руках шли красноармейцы. Вдруг выстрел и одновременно пронзительный крик - Махлина не видно. Он свалился на землю. Два выстрела в упор - доканчивают. Доктор нервно-суетливо побежал к трупу, но, не дойдя, отбежал назад. Прокурор стоял с открытым ртом, бледный как смерть. Правосудие свершилось.

Ссылки:

  • АГАБЕКОВ Г.С.: ОГПУ И БОРЬБА С ТРОЦКИЗМОМ
  •  

     

    Оставить комментарий:
    Представьтесь:             E-mail:  
    Ваш комментарий:
    Защита от спама - введите день недели (1-7):

    Рейтинг@Mail.ru

     

     

     

     

     

     

     

     

    Информационная поддержка: ООО «Лайт Телеком»