АГАБЕКОВ Г.С.: БЕГСТВО СЕКРЕТАРЯ СТАЛИНА БАЖАНОВА, 1928 г

В начале января 1928 года я собирался объехать районы Южной Персии и лично проверить работу агентов, когда внезапно пришла телеграмма о том, что из советского Туркестана бежали в Персию два крупных коммуниста - Бажанов и Максимов . 3 января об этом уже сообщили персидские газеты. Бажанов работал в Москве в секретариате Сталина, но был откомандирован в Ашхабад в Туркестане за сочувствие оппозиции, там он занимал должность управляющего делами Центрального Комитета партии Туркменистана и мог при бегстве захватить важные документы. Предлагалось обнаружить его местопребывание и немедленно сообщить в Москву. Через несколько дней я получил телеграмму от резидента Лагорского с извещением, что Бажанов и Максимов появились в Мешеде . Я немедленно телеграфировал в Москву. В ответ пришел приказ: ликвидировать Бажанова, служившего в секретариате Сталина и знавшего секретные сведения о деятельности Политбюро. Так как резидент в Мешеде бездействует, то мне предлагалось немедленно выехать и лично в кратчайший срок организовать убийство Бажанова, пока он не успел никому разгласить служебных тайн. С такой же просьбой обратился ко мне полномочный представитель ОГПУ в Туркестане Вольский , которого особенно волновало то, что побег Бажанова был совершен с подведомственной ему территории. Получив обе телеграммы, я решил посоветоваться с полпредом Давтьяном . На следующее утро я сидел в кабинете посла. На совещание, как старый чекист, был приглашен также советник Логановский . По линии Наркоминдела также поступила телеграмма добиться во что бы то ни стало уничтожения Бажанова. Это был чуть ли не первый случай, когда Наркоминдел выступал согласованно с ОГПУ. Тогда это меня сильно удивило. Потом же я узнал, что приказ убить Бажанова был дан по всем линиям самим Сталиным.

- Так как же вы думаете провести эту операцию? - спросил меня Давтьян.

- Я сейчас затрудняюсь сказать что-либо конкретное. Вот поеду посмотрю, какова там обстановка, а там уже видно будет, что делать. Во всяком случае, при наших связях в Мешеде я не думаю, чтобы было трудно ликвидировать одного человека, - ответил я.

- А я бы предложил не ездить вам в Мешед, а ждать, когда их будут везти в Тегеран, и прикончить их в пути, или же, в крайнем случае, здесь, - предложил Логановский.

- Что же можно с ними сделать в пути, раз они будут ехать под конвоем? - спросил я.

- Как что? Можно, установив точно время их проезда через какой-нибудь удобный пункт, привязать к дереву тонкий стальной канат. Я вам ручаюсь, что при скорости автомобиля в сорок-пятьдесят километров такой канат, как бритва, срежет головы всем пассажирам в автомобиле, - ответил Логановский.

- А по-моему, этот путь очень проблематичный. Нужно точно установить время и место проезда, да вдруг еще на удобном месте не окажется нужного дерева, к которому можно было бы привязать канат. Кроме того, за это время беглецы успеют рассказать все, что знают, местной полиции, и будет уже поздно. Поэтому я думаю, что нужно действовать в Мешеде, и как можно скорей, - возразил я.

- Я тоже согласен с вами, - поддержал меня Давтьян. - Когда вы сможете выехать? - спросил он.

- Да завтра же. Завтра утром вылетает аэроплан, и к обеду я буду в Мешеде, - ответил я.

- Прекрасно, поезжайте завтра, а я пошлю телеграмму нашему генконсулу Дубсону , чтобы он оказал вам нужное содействие, - сказал Давтьян. К вечеру следующего дня аэроплан "Юнкерс", вылетевший рано утром из Тегерана, сделав над Мешедом несколько плавных кругов, опустился на покрытый снегом аэродром. Накануне полета я получил из Москвы новую телеграмму, в которой Трилиссер поручал мне проинспектировать резидентуру ОГПУ в Мешеде, так как тамошний представитель Лагорский уже шесть месяцев не только не исполнял заданий, но вообще перестал писать в Москву. Не желая предупреждать Лагорского о своем приезде, я ему не послал телеграммы, и сейчас на аэродроме меня никто не встречал. Взяв частного извозчика, я поехал в консульство. На душе было неприятно, то ли от шестичасового покачивания на аэроплане, то ли от предстоящей операции с Бажановым. Хотя, признаться, я больше думал о ревизии Лагорского, которая была мне особенно неприятна. С Лагорским меня связывала старая дружба, и по моей рекомендации он был назначен резидентом в Мешеде, а теперь мне нужно было взять с ним официальный тон, что и было неприятно. Экипаж въехал в ворота консульства и, подъехав к квартире Лагорского, остановился. В этой самой квартире я год тому назад жил, работал, организовывал, при неудачах волновался, суетился, бегал. Я думал, что делаю колоссальной важности дела, а в сущности какими маленькими казались эти дела сейчас, после тегеранской работы. Это было всего год тому назад, а кажется, что это было так давно. И я почувствовал себя постаревшим, усталым, делающим какие-то никому не нужные дела. Может быть, я просто устал с дороги? Но нет, это ощущение в дальнейшей моей жизни находило на меня все чаще, все сильнее. Это было начало сомнениям, рождавшимся в душе. Сомнениям в правоте моего дела и плодотворности работы. Не успел я сойти с экипажа, как навстречу выбежал Лагорский, увидевший меня в окно.

- Заходи сюда, здесь теплее, - пригласил он меня в спальню, и уже через некоторое время мы, сидя за чаем, оживленно беседовали.

- Ну, рассказывай, Миша, что ты тут поделываешь? - спросил я, когда мы уже перебрали личные темы разговора.

- Да ничего особенного, просто время убиваю, - ответил Лагорский нехотя, и оживление покинуло его лицо. Я смотрел на его молодое, но уже носившее отпечаток усталости лицо. В длинных, зачесанных назад волосах можно было видеть седые пряди.

- В том-то и дело, что время убиваешь. Вот и Москва пишет, что ты тут дурака валяешь и не только не работаешь, но даже не пишешь им, - продолжал я.

- А что писать? К чему? - как-то вяло ответил он.

- Как что? Ты же что-нибудь делаешь? Агентура у тебя работает? - спросил я.

- Ах, Гриша! Не понимаешь ты меня. Надоело все это мне, понимаешь, надоело. Вот чувствую, что устал. Шесть месяцев ничего не делаю, а устал. Скажешь - лентяй, бездельник! Ничего подобного! Сидел же я несколько лет подряд секретарем у Дзержинского и Уншлихта . Работал день и ночь как проклятый и не чувствовал усталости. А вот теперь никакой охоты, - выпалил он и замолчал, точно оборвал. Я тоже молчал и искал причину настроения Лагорского. Откуда оно могло взяться? Я не мог объяснить, но чувствовал, что это настроение передается и мне, действует на меня.

- Вот получил телеграмму "ухлопать Бажанова", веришь ли, обрадовался. Все- таки живое, настоящее дело. Дня три чувствовал себя бодрым. А потом опять выдохся, - продолжал Лагорский.

- А как поживает твоя жена? Когда она думает приехать к тебе? - спросил я, стараясь узнать, не тут ли зарыта собака.

- Что ей сюда ехать, когда я сам думаю, как бы выбраться отсюда, - ответил он.

- Ну, ладно, брось хандрить. Давай примемся за дело, веселей будет. Расскажи подробно, как обстоит дело с Баженовым и Максимовым, - предложил я.

- Бажанов работал в Ашхабаде, управделами ЦК Туркменистана, а Максимов в каком-то кооперативе. Первого января они ушли из города, якобы на охоту, и перебрались через персидскую границу, оказались в пограничном городе Лютфабаде. Председатель ОГПУ Каруцкий сообщил мне об их побеге уже тогда, когда их везли в Мешед. До этого поручение перехватить их в дороге имел наш резидент в Баджгиране Пашаев . Но ему не удалось выполнить поручение, хотя он приехал в Мешед на одной машине с беглецами. Персы, привезя их в Мешед, поместили в гостинице Оганова, и мы решили в первую же ночь покончить с ними. Я поручил эту операцию нашему сексоту Колтухчеву , ты, кажется, знаешь его.

- Да, он при мне был заведующим нашим клубом, хромой, - сказал я.

- Этот самый. Так вот, я снабдил его наганом, и он должен был, пробравшись в гостиницу, пристрелить их, - продолжал Лагорский. - Но ему не повезло. Когда он забрался на балкон гостиницы, куда выходили окна комнаты беглецов, он был арестован дежурившим у окон полицейским и посажен в полицию. Власти же, боясь новых покушений, на следующее утро перевели Бажанова и Максимова в полицейское управление, где они и содержатся под охраной, - рассказывал Лагорский.

- Ну, а дальше? - спросил я.

- Что я мог сделать больше, раз они сидят запертые в полиции. Я поручил одному агенту выяснить, что можно с ними сделать в самой полиции. Он придет сегодня ночью с докладом вместе с Пашаевым, который после ареста Колтухчева боится днем заходить в консульство. Вот и все, - закончил он.

- Так, так! А как они охраняются в полиции? - спросил я.

- Им предоставили комнату, у дверей которой стоит охрана. Ну, конечно, и снаружи стоит охрана. Кроме того, там еще наша охрана, - смеясь, добавил Лагорский. - Я забыл тебе сказать, что Каруцкий из Ашхабада прислал для убийства Бажанова целую шайку головорезов-контрабандистов. Они тоже караулят у здания полиции с ножами и ждут оказии выпустить кишки беглецам, как только они выйдут из полицейского здания.

- А что думает по этому поводу консул Дубсон ? - спросил я после короткого молчания.

- Дубсон ничего не думает. Он недавно женился на молоденькой девушке и всецело занят ею, - ответил Лагорский.

- Что же, нужно все-таки пойти повидать его. Каковы у тебя с ним отношения? - спросил я.

- Ничего себе. Пока что корректные, - ответил он.

- Ну, тогда пойдем к нему вместе, - предложил я.

- Входите, входите, - пригласил нас Дубсон, открыв дверь своего кабинета. - С приездом, товарищ Агабеков, какими ветрами вас сюда занесло? Дубсон был молод, небольшого роста, краснощекий. Он окончил после революции Академию Генерального штаба и считал себя больше военным, чем дипломатом. Повсюду он старался щегольнуть военной выправкой, которая придавала большую комичность его маленькой фигуре.

- Куда вы, туда и я, - ответил я, улыбаясь. Мы с ним встретились последний раз шесть месяцев тому назад в Тавризе. Тогда он был там генеральным консулом и одновременно состоял резидентом. Как помнит читатель, Дубсон в Тавризе устроил склоку с председателем Тифлисского ОГПУ Минасьяном и мне пришлось употребить власть, чтобы убрать его оттуда. Теперь нам опять довелось встретиться с Дубсоном.

- Вы получили телеграмму от Давтьяна? - спросил я.

- Да, рад помочь вам, чем могу, хотя, откровенно говоря, не имею никакого желания влезать в грязную историю, - ответил Дубсон.

- Почему грязную? - спросил я.

- Да что же! Так повели дело с самого начала, что уже весь город знает, что большевики охотятся за Бажановым. Полиция усилила их охрану, а теперь приехали вы, так поднимется настоящая паника, - сказал он.

- Ну, насчет меня не беспокойтесь. Я не дам повода разговаривать обо мне. Официально будем говорить, что я приехал как атташе посольства для проверки выполнения торгового договора, - сказал я.

- Хорошо, завтра я представлю вас местному губернатору, и вы его успокойте о цели вашего приезда. Говорите побольше о торговых делах. А с делом Бажанова, по-моему, нужно переждать и дать время всем несколько успокоиться, - сказал он.

- Я с вами вполне согласен, товарищ Дубсон, - ответил я. - Скажите, а не пробовали ли вы добиться их выдачи нам официальным путем? - спросил я.

- Как же, на второй же день прибытия сюда беглецов я обратился к губернатору с требованием выдачи их нам как уголовных преступников. Но губернатор потребовал документальных данных об их преступлении. Я телеграфировал в ОГПУ Каруцкому, и он обещал приготовить такие документы и прислать. Как только я их получу, я опять буду у губернатора, но, признаться, надежды на успех мало, ибо губернатор не наш человек, - ответил Дубсон.

- Итак, давайте завтра после обеда поедем к губернатору, - предложил Дубсон, и мы стали прощаться. Вечером пришел Пашаев , молодой, решительный парень. Он был моим другом детства, и по моей просьбе ОГПУ назначило его начальником своего пункта в Баджгистане. Вместе с ним пришел и секретный агент. Это - тот самый Аббас Али , контрабандист-бандит, которого держал при себе Браун для всяких непредвиденных случаев.

- Подожди, Алеша, я переговорю с Аббасом Али и отпущу его. А там мы поговорим по душам, - сказал я Пашаеву, искренне обрадованный встрече с ним.

- Здравствуй, Аббас Али. Что же ты хвастался, что я да я, а на самом деле не можешь даже укокошить одного человека?

- Да что я сделаю, если он заперт в тюрьме. Пусть выпустят этого Бажанова хотя бы на пять минут на улицу, и его не будет в живых, - ответил покрасневший от моих слов Аббас, злобно сжимая спрятанный за поясом нож, точно Бажанов являлся его смертельным врагом.

- Так что же все-таки будем делать? - спросил я.

- Вот уже два дня, как я бегаю и стараюсь подкупить человека, который носит пищу арестованным. Завтра у меня с ним свидание. Если мне удастся его подкупить, то я завтра же всыплю в их пищу цианистый калий, что дал мне товарищ Лагорский , и они подохнут как собаки, - ответил он.

- Ну, ну, действуй. Приходи завтра вечером и расскажи, что тебе удалось сделать. А самое главное - нужно следить, чтобы персы не увезли их куда- нибудь, пока мы строим планы, - инструктировал я наспех, чтобы скорей отделаться от него. Меня больше интересовала беседа с Пашаевым, которого я давно не видел и который всего несколько дней тому назад был в доме моих родных.

- Так, рассказывай, Алеша, что у тебя произошло с Бажановым. Ты, говорят, ехал с ним вместе в одном автомобиле и ничего не сделал. Может быть, ты даже охранял его от несчастий? - обратился я к Пашаеву со смехом.

- Видишь ли, я сидел в Баджгиране, когда получил от Каруцкого телеграмму, что два ответственных работника бежали в Персию через Лютфабад , откуда они должны были направиться в Кучан . Мне предлагалось перехватить их в дороге и не допустить их приезда в Кучан. Для выполнения задания я взял с собой трех агентов-курдов и выехал в Кучанские горы. Я надеялся захватить их в горах и тут же покончить с ними. Но оказалось, что я опоздал. Беглецы уже были в Кучане. Виноват во всем был Каруцкий, который слишком поздно меня известил. Дальше я спешно поехал в Кучан и приехал как раз в момент, когда Бажанов и Максимов садились в машину ехать в Мешед. При помощи наших ребят я тоже устроился в одном с ними автомобиле, надеясь предпринять что-либо в пути. Но, к сожалению, ничего нельзя было сделать. Охранявшие их солдаты не отходили от них ни на шаг. Так мы приехали в Мешед. Остальное известно Лагорскому, - рассказал Пашаев.

- Да, он мне уже рассказал. Что же ты думаешь делать дальше? - спросил я.

- Вот Аббас пытается подкупить человека, доставляющего пищу Бажанову, а я тем временем успел связаться с Колтухчевым , который сообщает, что его после ареста поместили в соседнюю с беглецами камеру. Он их часто видит и даже иногда заходит к ним. Я хочу переслать Колтухчеву цианистый калий в тюрьму, чтобы он незаметно всыпал яд в пищу Бажанову. Этот путь наиболее безопасный, ибо никто не может подумать на арестованного Колтухчева, - развивал свой план Пашаев.

- А как ты перешлешь в тюрьму яд? - спросил я.

- Очень просто. Я уже переслал. Набил ядом папиросы и передал Колтухчеву как- коробку папирос, - ответил он.

- План у тебя хороший. Нужно избегать, главным образом, шума. И поменьше посвящать в дело лишних людей. Кстати, нужно немедленно отправить обратно людей, присланных Каруцким. От них только шум, а пользы никакой, - приказал я. На этом мы покончили с деловыми разговорами. На следующее утро агентурный аппарат уже работал. Каждые два часа мы получали сведения о состоянии беглецов в полиции. Имели мы также сообщение, что Бажанов в своей камере пишет какую-то докладную записку. Наконец из района сообщили, что взятые беглецами с собой документы из СССР отобраны у них на границе персидской таможней и направлены в Мешед. Немедленно Лагорский дал задание секретному агенту на таможне по прибытии этого пакета украсть и доставить нам. Лагорский опять стал энергичным. От его вчерашней хандры не осталось и следа. Он уже отдавал толковые и энергичные распоряжения и повсюду успевал сам.

После обеда мы с Дубсоном поехали с визитом к губернатору. С ним я был знаком еще в Керманшахе. Целых двадцать нудных минут мне пришлось провести с губернатором. Свой приезд я объяснил недоразумениями в деле вывоза персидских товаров в СССР и необходимостью расследовать этот вопрос. Однако губернатор, как, впрочем, и вся персидская администрация, прекрасно знали о занимаемом мною положении и немедленно приняли соответствующие меры. Когда я, выехав из губернаторского дома, намеренно проехал мимо полицейского управления, то нашел его густо окруженным полицейскими. Видя настороженность персидских властей, я решил дать им немного успокоиться. Консулу и местному резиденту я предложил пока ничего не предпринимать, а присланных из Ашхабада людей отослал обратно в СССР. Прошло несколько дней. За это время мы старались выяснить, что собираются персы делать с беглецами, и связались с нашим агентом, арестованным персами и помещенным в полицейском участке, где сидели Бажанов и Максимов, не оставляя надежду на скорую ликвидацию сталинского секретаря. Однако в тот же день из Москвы пришла телеграмма, отменявшая приказ о ликвидации. Выяснилось, что Бажанов по своей работе в Москве никаких особенных тайн не знал и, стало быть, его разоблачения не могли представлять опасности. Об этом я узнал, когда вернулся в резидентуру. Увидев взволнованного Лагорского, я спросил его:

- Что с тобой? Что-нибудь случилось? Лагорский, бросив в мою сторону взгляд, продолжал молча шагать. Затем он круто остановился.

- Ты вот упрекал меня, почему я не работал, почему я не пишу в Москву! Да что им писать! Ты думаешь, нужна им твоя работа. Ничего подобного, знаю я их. Недаром я просидел семь лет в аппарате ОГПУ. Там уже нет работников, нет чекистов! Все превратились в чиновников-бюрократов, - почти выкрикивал Лагорский.

- Да в чем дело? Говори толком! - переспросил я.

- Там в кабинете для тебя телеграмма лежит. Прочти, узнаешь, - ответил он. В соседней комнате на столе лежала расшифрованная телеграмма: "Николаю. Во изменение нашего номера - никаких активных мер против Бажанова и Максимова не, повторяю, не принимать. Нарушение приказа подлежите революционному суду. Трилиссер". Я стоял в недоумении с телеграммой в руках. В чем дело? Что это, первоапрельская шутка, что ли? Почему отменили приказ? Испугались возможных последствий или же это заранее обдуманный ход? А впрочем, не все ли равно? Черт с ними! По крайней мере, последний приказ легче исполнить, чем первый. Я вернулся обратно к Лагорскому. Он все продолжал ходить из угла в угол.

- Да брось, что ты, не рад, что с тебя сняли это грязное поручение? - обратился я к нему, желая успокоить его.

- Не в этом дело, а в том, что наши чиновники из ОГПУ всегда так делают. Пошлют на смерть человека, а потом окажется, что этого вовсе не нужно было, что они шутят, что ли, с организацией убийства за границей? Не могли подумать прежде, чем приказывать? Хорошо еще, что телеграмма пришла сегодня, а то у них привычка отменить приказ, когда он уже выполнен. Сколько таких случаев было за мою работу секретарем коллегии ВЧК и ОГПУ? Амнистируют арестованного, а он, оказывается, давно расстрелян. А впрочем, ты прав, ну их к черту! Давай лучше поужинаем, - предложил он. В эту ночь мы пьянствовали до утра, поднимая тосты за "воскресших" Бажанова и Максимова, которых Москва внезапно амнистировала. Пользуясь пребыванием в Мешеде, я решил съездить в Ашхабад . Туда, главным образом, тянуло желание повидаться с моими родными, которых я давно не видел. Заодно нужно было разрешить несколько вопросов пограничной разведки. Выехав рано утром на автомобиле из Мешеда, я к вечеру подъехал к советско-персидской границе. Меня встретил заранее предупрежденный о моем приезде начальник Гауданского пограничного поста, один из моих старых сослуживцев по ЧК. Когда я, сойдя с машины, хотел направиться в здание поста, то на меня набросились с десяток огромных овчарок. Начпоста быстро накинул на меня красноармейскую шинель, и собаки внезапно успокоились и завиляли хвостами.

- Видишь, какие у нас собаки? Это они фактически несут сторожевую охрану границы. Как только начинает темнеть, собаки уходят с поста и располагаются на холмах до утра. И можете быть уверены, что никто не пройдет незамеченным границу. Раз покажется кто-нибудь не в армейской форме, собаки не выпустят живым, - рассказывал начпоста.

- Да что же, дрессировали их так, что ли? - спросил я.

- Да нет, сами научились. Ходили с армейцами по постам и научились, - ответил он. Через полчаса я поехал дальше и уже ночь провел под родительским кровом в Ашхабаде. На следующее утро я сидел в большом кабинете председателя ОГПУ Туркменистана. За письменным столом напротив меня сидел сам Каруцкий , растолстевший, несмотря на свои тридцать лет, как боров.

- Как же мог Трилиссер отменить расправу с Бажановым, когда я вчера получил еще одну телеграмму от первого заместителя председателя ОГПУ Ягоды - во что бы то ни стало прикончить его! - кричал задыхающимся голосом Каруцкий после того, как я ему рассказал о полученной мною последней телеграмме в Мешеде.

- Ну, что же? Это значит, что правая рука не знает, что делает левая. Тебе Ягода пишет, ты и исполняй, а мне приказано не трогать, я тоже исполняю данный мне приказ, - ответил я.

- Ты лучше расскажи, как они убежали отсюда, - попросил я после некоторой паузы.

- Да очень просто. Выехали на праздник, будто на охоту, и скрылись. Мы только через два дня хватились и узнали, что они за границей. Я пустил на территорию Персии целый десяток переодетых туркменами красноармейцев перехватить их, но было поздно. Их уже повезли дальше. Ах, если бы они мне попались живыми! Я бы им показал где раки зимуют. Сам бы их "допрашивал"! - говорил Каруцкий, стуча кулаком по столу.

- Однако и фортели же ты выкидываешь! Как это ты рискнул послать переодетых красноармейцев за границу? Ну, а если бы их там, переодетых, обнаружили, то ведь пахнет это крупным дипломатическим скандалом, - сказал я.

- Ну, милый мой, что нам, впервые, что ли. Я вот на днях опять послал своих ребят в Лютфабад, и они привезли мне оттуда английского агента, - ответил Каруцкий.

- Каким образом? - задал я вопрос.

- Понимаешь, нахальство какое! Приехал этот агент к самой границе и оттуда начал вести разведку против нас. Ну, мои ребята ночью пробрались через границу и, застав его спящим, завернули в простыню и привезли сюда.

- Что же он не сопротивлялся? - спросил я.

- Пробовал кричать, но его так избили, что он только на следующее утро очнулся здесь в подвале, - ответил Каруцкий, - кстати, приходи сегодня вечером и помоги мне допросить его, а то он говорит только по-персидски. Я согласился.

- Ну, а как ты ладишь тут с туркменским правительством? Не склочничаете между собой? - переменил я тему разговора.

- Нет, я их держу в руках и к себе никого не пускаю. Недавно меня избрали членом ЦК и ЦИК Туркменистана, да вдобавок орден преподнесли, - ответил он, самодовольно улыбаясь. В тот же вечер после допроса "агента англичан" я пошел ужинать к Каруцкому на квартиру. На столе стояли закуски и несколько бутылок водки.

- Да, Агабеков, тоска здесь в Туркестане ужасная. Только водкой и спасаюсь от тоски и малярии, - острил Каруцкий, наполняя снова чайный стакан водкой. К концу ужина он уже наполовину был пьян. Я стал прощаться, видя, что стаканы вновь наполняются.

- Так ты не забудь прислать шесть метров мне на костюм, да жена просила духи и пудру "Герлен". Пришли с первым же курьером, - попросил Каруцкий.

- Хорошо, пришлю, - обещал я.

- А Бажанова и Максимова поймаю. Не я буду, если не поймаю. Как? Бежать из моего района? - уже заплетающимся языком говорил Каруцкий. Это было в 1928 году. Я свое обещание сдержал. Я послал Каруцкому материал на костюм и жене его духи и пудру. Он же свое обещание выполнить не смог. Бажанов и Максимов благополучно добрались до Парижа.

Бедный толстяк Каруцкий! Ты, наверное, и сейчас за бутылкой водки клянешься расправиться со мной? а пока что издеваешься над моими стариками родными. Они же в твоем районе! Вернувшись в Мешед, мне все-таки пришлось провести ревизию резидентуры. Оказалось, что Лагорский за какие-то восемь месяцев растерял всю агентурную сеть и дошел до того, что перестал отчитываться перед Москвой в получаемых денежных средствах. Кстати, когда я был у Каруцкого, тот рассказал мне один из своих секретов. Видя полную бездеятельность Лагорского и пользуясь ею, Каруцкий организовал в Хоросане собственную агентуру, которая, по его словам, осведомляет его о деятельности англичан в Хоросане лучше, чем это делал Лагорский из Мешеда. Для посылки агентов он использовал следующий способ. Снабжая агента ложными сведениями, он пропускал его в Персию, куда тот являлся в качестве перебежчика. В Мешеде "перебежчик" связывался с эмиграцией и по ее рекомендации устанавливал сношения с тогдашним атташе в Мешеде майором Уйлером. Уйлер , вербуя агентов ОГПУ, посылал их обратно в Туркестан за сбором интересовавших его сведений. Таким образом, как рассказывал Каруцкий, вся агентурная сеть английского атташе фактически состояла из агентов ОГПУ. Но этого было мало. Каруцкий завербовал сына одного из известнейших агентов в Мешеде, туркмена Джабара , и получал от него все сведения, какие отец доставал для англичан. В способах своей работы Каруцкий не стеснялся. Что касается Бажанова и Максимова, после я узнал, что персидскими властями они были отправлены поближе к индийской границе. И дело их этим не кончилось. Ташкентское ОГПУ телеграфно просило полпреда Давтьяна оказать содействие в убийстве Бажанова. Советский консул в Сейстане Платт тем временем сообщил, что Бажанов и Максимов поселились в Дуздабе и что если нужно принять меры к их ликвидации, то он имеет в своем распоряжении все нужные средства. Вольский, полпред ОГПУ в Ташкенте, послал Платту пять тысяч долларов на расходы, необходимые для убийства Бажанова. Советский консул в Сейстане немедленно выехал в Дуздаб для личного руководства убийством. Однако ничего ему не удалось, так как его приезд в Дуздаб и появление в консульском автомобиле близ дома, где проживали беглецы, заставило персидское правительство скорее отправить беглецов в Индию. Они оба теперь благополучно проживают в Париже.

Ссылки: