Любимов Николай Николаевич

В 1898 году Петербургская военно-медицинская академия праздновала 100-летие своего существования. По этому поводу был дан торжественный концерт и сам военный министр Куропаткин почтил его своим присутствием.

Слушатель академии Николай Любимов пел на этом концерте свою самую эффектную арию: "Ни сна, ни отдыха измученной душе, мне ночь не шлет отрады и забвенья..." У Николая хороший голос, даже Собинов не чурался вести с ним дуэт. После концерта зовут будущего медика в ложу к военному министру, и тот заявляет: "Брось, братец, медицину эту. Петь тебе богом дано.

- Голос, понимаешь, голос.- И министр почему-то ткнул пальцем себе в живот.- Устройте ему командировку в Италию, в "Ла Скала", года на два за казенный счет, скажите, что я распорядился. Какой, к черту, из него доктор". Дрогнуло сердце Любимова, могла оборваться его медицинская карьера. Щелкнул он каблуками перед его превосходительством и отказался. Министр даже не разгневался, поглядел на Любимова пристально и брякнул:

- "Да ты, я вижу, дурак!" Перед первой русской революцией уехал медик Любимов служить в Донбасс, шахтерским доктором. "Это модно тогда было,- объяснял мне свой поступок Николай Николаевич,- уйти туда, откуда пришел, а я родом из маленького села Кучки Пензенской губернии, из учительской семьи". В 1956-м исполнилось Николаю Николаевичу Любимову семьдесят шесть. Был он ровно на тридцать лет старше Петра Егоровича Дьякова; 54 года не менял он места службы. В 1910-м спасал людей от холеры. Только в 1914-м уходил на войну, воевал в пластунском полку на Турецком фронте. Дело "пластунов" не ходить, а ползать по земле, подкрадываться к врагам незаметно. Вся неожиданность их удара схожа с действиями современных десантников, но те налетают с неба, а "пластуны" поднимаются в атаку от самой земли. В феврале и октябре 1917-го Любимов снова на шахте "Пастуховка" лечил и прятал раненых шахтеров, а в советские годы, в 1926 году, учредил первый в Донбассе медицинский пункт под землей. Шахтеры прозвали его "подземным ангелом". В Москве Любимов упросил меня быть провожатым: "По дороге и будем вести беседу",- уж очень сложно ему было ориентироваться в столице. Поджидал я его как-то раз возле Министерства здравоохранения, он вышел сияющим. Добился, чтобы машины "Скорой помощи" стояли не у шахтоуправлений, а в поликлинике. "А то ведь на машинах больше здоровые разъезжают". Смущаясь, рассказал, как встретился с министром.

-"Она, понимаете, дама. Я, как раньше полагалось, ручку ей поцеловал. Уж потом подумал, зря, обидится, откажет в просьбе. Но нет, ничего. Смотрю, вспыхнули у нее щеки, а я в этот момент маленький такой поклон ей отвесил - и к делу. Представьте, решила его положительно".

"Это второй министр в моей жизни: царский в 1898-м и вот теперь - советский. Хорошо, что я не произнес еще "Ваше превосходительство". Каждый журналист на свой лад фиксирует в памяти образ человека, о котором ему приходилось писать. У меня не было пухлых записных книжек. Один мой старший товарищ, не отрывавший руки от блокнота, все укорял:

"Перезабудете факты, и нечем будет заняться под старость". Записные книжки, конечно, выручают в подобных случаях, всего не упомнишь. Но нужно ли писать о том, что забылось... Как-то сама собой выработалась у меня привычка. Соединять людей по общим признакам в них, по их "похожести", внутренней, внешней. Так и классифицировал своих знакомцев: этот похож на такого-то, тот на другого. Когда возникает необходимость, достаточно вспомнить главное имя.

Петра Егоровича Дьякова я "записал" за Хрущевым, как позже за ним же, с еще большей убежденностью, оставил святого отца Иоанна XXIII, римского папу.

Ссылки: